vladimirkhomitchouk

— Если бы да кабы, да во рту росли грибы!
— Был бы не рот, а целый огород, — вторю я ей и покатываюсь со смеху. И вдруг:
— Что, серьёзно? — Она прикасается ладонями к едва заметным выпуклостям на почти плоской груди.
— Да, это уже не прыщи, а холмики, я бы сказал.
— Да ну тебя! — беззлобно фыркает Лурдитас в ответ.
Называть её так я стал недавно, когда по прошествии многих лет и событий мы по-настоящему сдружились. Это уменьшительно-ласкательное имя, то есть признак особого, доверительного отношения к другому человеку. Я редко пользуюсь такими именами, только когда действительно хочу обласкать да понежить кого-то. Например, ребёнка.
Лурдитас — и прям дитя малое. Когда мы колесили по Беларуси, России и Украине в групповых поездках, организованных мной для студентов факультета русского языка, она реагировала на всё увиденное либо услышанное, как едва оперившийся цыплёнок. Вскидывала недоуменный растерянный взгляд, если у неё что-либо спрашивали на улице, улыбалась и пыталась кудахтать что-нибудь в ответ, насупливалась и плакала от грубости прохожих, жаловалась мне на свою недалёкость и глупость. Она никогда никого не винила и не осуждала, просто обижалась, но буквально через мгновение оживала и вновь улыбалась всем жителям планеты. Поехали мы как-то в Севастополь из Алушты. Я купил билеты на маршрутный автобус заранее, но ошибся, балда. Одного билета не хватало. Контролёрша оказалась человеком строгим и неприступным. Тогда, после многократных попыток уговорить её и даже подкупить, я изобразил на лице милейшую из своих улыбок и подобострастно, слезливым голосом выдал:
— Женщина, дорогая, посмотрите вы на это создание, это же ребёнок. Во, глядите, щас реветь начнёт! Да я её на колени себе посажу, и все дела...
Автостраж покосилась на Лурдес, смерила взглядом её габариты, махнула с усмешкой рукой и пропустила в автобус.
В Севастополе мы пробыли целый день. Лурдес лучше меня знала, какую роль сыграл этот город в судьбе моей страны, его историю и увлечённо делилась этим со всеми остальными студентами. О набережной, например, которую видела первый раз в жизни, она могла рассказать получше любого экскурсовода. Мы шатались по городу, ходили посмотреть на корабли Черноморского флота, обедали, потом стали собираться назад. Лурдес наотрез отказалась возвращаться так рано. Заявила, что никогда себе не простит, если не увидит закат на побережье Черного моря и не налюбуется на вечернее освещение города, о котором так много читала и так много слышала, поэтому ни за что не уедет прямо сейчас — и точка! Мне и двум её подругам пришлось задержаться с ней. «Иначе сбежит!» — шепнула одна из них. Остальные отправились в Алушту на уже знакомом автобусе с контролёром-жандармом, а мы забрели в случайное кафе и наткнулись на выставку-дегустацию крымских вин. К нашему столику приблизился сомелье и предложил пригубить несколько сортов этих замечательных терпких вин, что мы с готовностью исполнили. И после он увлечённо в течение часа, а то и больше, рассказывал нам о технологии выращивания винограда для изготовления этих сортов. Уж не знаю, что там на Лурдес подействовало — музыка, почти таинственный полумрак или мелодичный мужской голос, — но наклюкалась она вдрызг и напрочь забыла о закате, вечернем освещении, истории и даже географии. Обе её подруги тоже проявили себя активно в экскурсе по крымскому виноградарству. Начали даже петь по-русски при выходе из кафе. Надо было везти эту тёплую компанию домой и укладывать спать. Я остановил частное такси. Шофер отказывался брать четырёх пассажиров, ссылаясь на ДПС у въезда в город и неизбежный штраф, а то и похуже. Пришлось применить новую экономическую политику в виде двойного тарифа и уложить почти невесомую Лурдес плашмя на колени подруг для сокрытия факта нарушения. Так и доехали. Лурдес всю дорогу проспала, безмятежно улыбаясь во сне.
Выпускной экзамен я у неё принял, что называется, «по блату». Там и «тройку» ставить нельзя было, только кол, большущий такой, жирный. Я поставил «отлично» и честно расписался в официальном документе, подтверждающем получение диплома. Лурдес притащила бутылку красного сухого вина и пару килограммов каких-то там знаменитых арагонских пирожных. Погудели на славу прямо у меня в кабинете, и она, вся разморённая от счастья, полетела домой рассказывать маме и папе о своей победе над великим и могучим.
Однажды ко мне в гости приехал Сэнди. Вообще-то, зовут его Саша. Это мой закадычный приятель, как я уже говорил раньше. Сэнди — потому что буквально сыплет английскими словами и выражениями, общаясь на любом из пяти известных ему языков. И сейчас он не на испанском разговаривал, а на спанинглише — смеси английского и испанского. Такой вот персонаж. Его любимые книги — «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок». Знали мы друг друга ещё со студенческих времён и в Сарагосу сорвались почти вместе: он чуть позже приехал. Прирождённый коммерсант, Сэнди быстро развернулся на просторах прибрежной Испании и крутил в Марбелье то ли игровой бизнес, то ли связанный с недвижимостью или инвестициями, я точно не помню. Что я точно знаю, так это то, что жить без женщин он не мог. Бывают такие мужчины, которым крайне необходимы спутницы ежеминутно и повсеместно. Иначе они существовать не способны, им воздуха не хватает, они чахнут и увядают, если рядом нет фемины. Сэнди был ярким представителем данной мужской породы. Именно так он и представлялся дамам. Приехал на сутки, всего лишь. Днём занимался своими делами, махинациями, короче.

vladimirkhomitchouk

Ну а вечерком пожаловал ко мне в школу. Высокий, стройный, в длинном кожаном пальто, с красным шарфом на шее, благоухающий дорогим французским парфюмом, он стоял в дверном проёме моего кабинета и лыбился во всю свою красивую харю, поглядывая на открывшую ему Лурдес. Она как раз зашла ко мне после урока.
— Гуд морнинг, бонжур и здрасьте, очаровательная мадмуазель!
— Привет, — промямлила растерявшаяся девушка.
— Не робейте, богиня, я не страшный. Я любвеобильный. Разрешите представиться: Сэнди, ваш покорный слуга.
— Лу-урдес, — робко проблеяла она.
— Очень приятно, Лурдес. Сражён вашей красотой. Весьма, весьма! А не отужинать ли нам вместе сегодня? По случаю, так сказать, прекрасного митинга, в смысле знакомства, я хотел сказать, а?
— Только если Олег...
— Кто такой Олег, зачем Олег? Я не хочу знать никакого Олега! Мне вас достаточно, более чем...
— Да хватит уже девушек пугать! — вступился я, выходя ему навстречу.
— Кто таков? Соперник? — не унимался обалдуй, скроив на физиономии притворно угрожающую мину.
Мы обнялись. Поговорили о том о сём, подхватили вконец одуревшую Лурдес и поехали в «Бостон» — самый дорогой отель в городе, где великий предприниматель изволил остановиться. Посидели, поболтали у него в номере и спустились в ресторан. Нас встретил метрдотель и обратился по форме:
— Чем могу быть полезен, господа?
— Нам бы столик для ужина на троих и самую обаятельную из ваших официанток, — последовал не менее церемонный ответ Сэнди.
— Конечно, пожалуйста, вот сюда. Прошу вас, сеньорита, — метрдотель галантным жестом пригласил Лурдес пройти первой.
Лурдитас в миг преобразилась. Исчезла застенчивая замухрышка, обалдевшая от гусарского напора Сэнди, и на сцену явилась светская дама с изящной походкой, грациозными жестами, вся велеречивая и неприступная.
— Благодарю, вы очень любезны, — ответила она и проследовала к столику.
Вскоре подошла официантка, и концерт под руководством дирижёра Сэнди продолжился. Сначала он долго выспрашивал у Лурдес о её предпочтениях в области кулинарного искусства, вкусах и пожеланиях относительно вечернего приёма пищи, интересовался, к каким винам она особенно благоволит, и так далее и тому подобное. Закончилась вся эта канитель наконец, к радости измождённой официантки, заказом котлет из оленьего мяса (настоятельная рекомендация Сэнди), красного вина «Ривера дель Дуэро», бельгийского шоколада Jeff de Bruges и французского шампанского «Моэт э Шандон».
После двухчасового ужина, назойливых комплиментов Сэнди и общего смеха над поведанными им забавными историями из жизни он попросил сервировать десертный стол в номере.
Это было первое в жизни Сэнди фиаско на любовной арене. Лурдес просто аккуратненько так его отшила. Раз десять подряд. Я уже завалился спать, устав наблюдать потуги моего друга соблазнить красавицу. В сонном забытьи почувствовал нежное прикосновение женской руки к моим волосам и услышал стук впопыхах закрываемой двери.
С тех пор с Лурдес стали твориться чудеса. Во-первых, она сделала лазерную коррекцию близорукости и рассталась со страшенными очками в роговой оправе. Миру предстала девушка с огромными зеленовато-карими глазами, которые она старательно училась подкрашивать. Правда, получалось у неё не очень. Я, как всегда, принялся было отпускать шуточки насчёт шапито и клоунов, и тут, впервые в истории наших с дружеских, почти родственных отношений, наткнулся на горькую обиду. Она разозлилась на меня настолько, что выругалась матом. Для меня — это крах. В её глазах, хоть и неумело накрашенных. Я прикусил губу и попросил прощения за неуместную грубость. Не простила. Отдалилась как-то, свернулась в свою улиточную скорлупку и только иногда высовывалась оттуда, чтобы поговорить о делах в школе или о политике. Это была одна из её любимейших тем. Стопроцентная анархистка с левым уклоном, наивная и твёрдо убеждённая в том, что в будущем общество должно отказаться от частной собственности в пользу экономики дарения и неиерархической структуры, она часто просто бесила меня своими анархо-коммунистическими идеями. Во-вторых, у неё появился друг. Пепе. Звали его Хосе, а Пепе — это повсеместно популярное в Испании уменьшительно-ласкательное имя. Он тоже мой ученик, но уроки русского языка я ему давал в частном порядке. Способный малый, прирождённый переводчик, владеющий к тому же ещё и французским, итальянским и английским. Самородок, в общем. Вот с этим сокровищем Лурдес и спуталась. Не знаю, было ли между ними что-нибудь... интимное, но друзьями они стали закадычными. Лурдес смотрела на него как на олицетворение всех мужских достоинств. Они много путешествовали вместе по Европе во время отпусков. Я, конечно же, начал ревновать. Не женщину, нет. Подругу, друга женского пола.
Однажды она позвонила мне и сообщила, что её отвезли на скорой помощи в больницу, потому что она не смогла встать с кровати. Диагноз — рак груди.
Моя милая Лурдес, тебя уже нет. Прошёл почти год, остаётся месяц до годовщины твоей смерти. Я часто вижу тебя во сне, продолжаю учить русскому языку, и — ты знаешь? — у тебя стало получаться, ты разговариваешь со мной, читаешь стихи Ахматовой, а я смеюсь...

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2020/11/23/1540.jpg

Муха - Сороковая, сорок первая и сорок вторая глав
Владимир Хомичук
ГЛАВА СОРОКОВАЯ. ШАНС

Состояние апатии и равнодушия Олега ко всему на свете, включая меня, длилось довольно долго, где-то с полгода. За это время он как бы отсутствовал в жизни, ничем не интересовался, никуда не ходил, стал опять прикладываться к спиртному. Я изнервничалась вся. Не всякая женщина может вынести рядом с собой мужчину, похожего на призрака. Только с Вовкой он оживал немного.
Но как-то вечером я застала его дома за разговором по телефону.
— И что, она совсем уходит? — Пауза. — Да, но я никогда этим не занимался, не знаю, получится ли у меня. — Пауза. — Хорошо, я приду завтра.
— Кому это ты звонил, — спросила я.
— Я никому, это мне звонили, — ответил Олег и улыбнулся.
— А почему улыбаешься? Хорошие новости?
— Думаю, что да. Может, скоро на работу устроюсь.
— Куда?
— В переводческую фирму. Мне как раз оттуда и звонили.
— Ой, как здорово! — обрадовалась я.
— Посмотрим, немного боязно мне: дело-то незнакомое.
— Как незнакомое? Ты же этому учился в университете.
— Я учился преподавать языки, а не управлять переводческой фирмой.
— Управлять? Постой, подожди. Что значит «управлять»?
— Мне предлагают стать компаньоном, потому что освободилось место управляющего.
— Кто предлагает? С какой это стати?
— Одна моя бывшая ученица.
— Кто именно?
— Мартина. У неё своя фирма, оказывается, есть. А её подруга-англичанка, учредитель, уходит как раз, вот она мне и предложила.
— И ты согласился? После нашего о ней разговора?
— Почти да. Я уже полгода слоняюсь без дела, и ты работаешь только летом, сама ведь на нехватку денег жалуешься. А теперь хороший шанс появился, — Олег показал рукой на телефон.
— Ну, если это только вопрос денег…
— А чего же ещё? Не начинай, а?
— Ладно, поступай, как хочешь.
Вот так этим «ладно» я и подписала приговор нашей семейной жизни.

ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ. ПЕРЕВОДЧЕСКАЯ ФИРМА

—Тео.
Вошедший молодой мужчина представился с типичным для американцев акцентом, загибая звук «о» до «оу» и выплёвывая «т» с причмокиванием.
Звали его Тимоти. Испанский эквивалент этого имени — Тимотео. На Иберийском полуострове весьма популярны уменьшительно-ласкательные сокращения для всех имён практически без исключения. Так что в Сарагосе его тут же окрестили Тео. Он и называл себя теперь именно так — Тео Аткинс. Выглядел пикантно, я бы сказал. Русоволосый, среднего роста, хорошо сложённый. По всем статьям должен был нравиться женщинам. И нравился. Правда, далеко не каждой. Было в его облике и манере разговаривать что-то отпугивающее незрелых либо неуверенных в себе фемин. Тео как бы постоянно примеривался взглядом к собеседнику. И мысль о том, какое впечатление о тебе зреет у него в голове в эту минуту, как-то настораживала.
Нам в фирме нужен был переводчик на английский. Носитель языка, естественно. По-другому мы не работаем. Интернет ещё только зарождался, мобильников не было. Развесили объявления, где могли. И вот появился Тео.
— Мартина, — ответила моя компаньонша и пригласила его присесть.
— Я по объявлению. Опыта, правда, у меня никакого, но к языкам определённые способности имеются.
Я сидел за соседним столом и по мере того, как они беседовали, невольно прислушивался. Фраза про способности к языкам резанула слух. Чтобы делать такие заявления, да еще в переводческой фирме, их надо или действительно иметь, или обладать высокопарной наглостью. «Очередной надутый индюк», —подумал я, заслышав его округлённый прононс и характерное «э-э» после каждого третьего слова. Тем не менее первое впечатление стало постепенно меняться. Парень, похоже, не дебил и не халтурщик. Фразы изысканные, слова точные.
— А, простите, вы в Испании давно живёте? Меня зовут Олегом.
Я встал и приблизился. Мы обменялись рукопожатием.
— Я вообще тут не живу пока. Всего два дня, как приехал из Японии.
— Это уже интересно, — заметила Мартина.
— И раньше никогда здесь не были? —продолжил я.
— Нет, первый раз в Испании.
— Берём, — почти хором выдали мы с Мартиной.
Тео работал и существовал по каким-то своим, неведомым нам законам. Нельзя сказать, что он был экстравагантен в своих действиях и привычках, нет. Но совершенно не такой, как все окружающие. «Ларец сюрпризов», как любят выражаться испанцы. Постоянно вытворял что-нибудь этакое, неизъяснимое. Снял квартиру недалеко от моей. Тут же завёл себе кошку, назвал её Алисой и часы напролёт разговаривал с ней по-английски. Обещал бедной серой замухрышке обитание в стране чудес, всячески холил животное и обращался как с принцессой. А потом у него появился друг — молодой паренёк по имени Рональд. У мальчишки были какие-то проблемы с родителями, он сбежал из дома и поселился у Тео. Когда хозяйка квартиры стала намекать ему в моём присутствии на досужие разговоры соседей об этом странном сожительстве, Тео долго смотрел на неё не понимая. Потом перевёл взгляд на меня.
— Тео, тебе дают понять, что проживание в одной квартире взрослого мужика и несовершеннолетнего подростка отдаёт «нетрадиционностью», так сказать, — разъяснил я.
Опять озадаченный взгляд на хозяйку. Он наконец понял, конечно, о чём речь, но весь его вид выражал неописуемое недоумение. Возмущения при этом в глазах не читалось. Он просто оказался не в состоянии перенести смысл сказанного на свою ситуацию. Ответ потряс даже меня:
— И на сколько вы хотите поднять квартплату?
В точку. Хозяйка потупилась, прошамкала что-то в своё оправдание и испарилась. Тео переместил взгляд на Рональда. Тот съёжился. Тео произнёс:
— Это меня с тобой?.. — голос был больной, отеческий какой-то.
Переводчиком он оказался тоже своеобразным. Работая с текстами, перелопачивал кучу литературы, справочников и различных словарей. Звонил в Штаты, уточнял. Спорил с клиентами, заставляя вносить изменения в оригинальную версию. Если заказчик отказывался, всё равно правил текст в переводе на свой страх и риск. И на мои замечания отвечал:
— Олег, решай ты, я такую чушь печатать не буду, это ниже моего предела глупости.
Я изучал текст, выслушивал его объяснения и в конце концов соглашался. Но однажды обнаружил в очередном документе массу орфографических ошибок. Стал подниматься из-за стола. Ну, Тео, держись! А лучше прячься...
— Остановись, — прошептала Мартина, —ты знаешь, я давно тебе хотела сказать. По-моему, у нашего Тео проблемы со зрением.
— То есть?
— Когда читает, щурится, как близорукий.
— Тео! — позвал я миролюбивым тоном.
— Да, — отозвался тот и подошёл.
— Посмотри, сколько ты ошибок налепил, скульптор словесного дерьма. У тебя что, проблемы со зрением?
— Э-э-э, да.
— Так надо к окулисту срочно!
— Э-э-э, нет.
— Не понял.
— У меня нет этой, страховки, мм... social security.
— Бесплатного социального страхования, ты имеешь в виду?
— Ну да.
— У него ещё испытательный срок не закончился, контракт оформить пока не можем, — вставила Мартина, отвечая на мой молчаливый вопрос.

vladimirkhomitchouk

— Тогда к частному врачу надо, — настаивал я.
— У меня денег нет. Рональду обновку в школу недавно купил, — произнёс он убитым голосом провинившегося шалопая.
— Так, всё, Тео, собирайся. Пойдём в клинику. Оформим тебя по моей карточке. Будешь теперь русским.
— О’кей.
— Только не говори много, а то тебя с твоим акцентом быстро накроют и в каталажку спровадят.
— Постараюсь быть немногословным, как русская мафия в фильмах.
Пошли к врачу. Тео ограничился высказываниями типа «да», «нет», «хорошо», получил рецепт на контактные линзы, приобрёл их за мои деньги в долг и притих на время с протестами в адрес клиентуры.
Выявилась и ещё одна забавная черта этого незаурядного персонажа. Очень часто мы с Мартиной, чтобы не терять время на переезды домой и обратно, обедали вместе недалеко от фирмы в маленьких ресторанчиках. В основном домашнего пошиба. Как-то пригласили и Тео. Оказалось, что Тео очень любит хорошо поесть, своего рода гурман. Он тут же очаровал хозяина ресторана, нахваливая блюдо за блюдом. Потом пристал к шеф-повару с расспросами о способе приготовления кролика под каким-то соусом. Полчаса выпытывал у того другие кулинарные секреты, записывал и рассказывал о том, как те же яства готовят в США и других странах мира. Поделился с официанткой рецептом чего-то и пригласил нас к себе на обед в выходные, пообещав приготовить цыплёнка по особому рецепту штата Джорджия, где у него жили родители и сестра. Мы с радостью согласились и договорились на субботу.
С того памятного дня я очень полюбил насыщенное и выразительное красное вино марки «Рибера дель Дуэро». Очень помогло оно мне в тот раз смягчить жгучий вкус без всякой меры сдобренной всевозможными специями курицы. Выпил я его много: по-другому невозможно было держать лицо и слушать хвалебные речи новоявленного повара, пришедшего в восторг от нашего вежливого, но скрипучего «вкусно». Тео заставил нас есть злосчастную птицу руками, сославшись на закон города Гейнсвил, запрещающий пользоваться вилкой при поедании цыплёнка. Готовил он хорошо, впрочем. Другие блюда были съедобными. Мартине очень понравился десерт. Я до сих пор подозреваю, что налегала она на него по той же причине, что я на вино. Затем Тео пустился рассказывать о своей стране и оказался, как и все американцы, повёрнутым на патриотизме и велеречивым по поводу демократических ценностей. Узнав, что я никогда в Штатах не бывал, тут же пригласил нас с Мартиной в гости на время летнего отпуска. Он так загорелся этой идеей, что весь остаток дня строил планы нашего совместного пребывания у него на родине.
Подошло лето. Тео не унимался. Смотался на неделю к себе домой в Джорджию, привёз официальное приглашение и видеоролик, где вся его семья махала руками и звала нас в гости, произнося при этом слова благодарности за хорошее отношение к их сыну, брату, племяннику — Тео. Деваться было некуда, пришлось ехать в посольство США в Мадриде за визой.
Уж не помню, как это здание выглядело снаружи, но внутри оно напоминало настоящий бункер. Какие-то длинные коридоры с контрольными проверками на каждом углу, стены, облицованные пуленепробиваемой сталью тёмно-серого цвета. Наконец мы оказались в довольно просторном приёмном зале, битком набитом людьми самых разных национальностей и рас.
— Очередь — как в СССР за колбасой, — съязвил я, становясь позади какого-то улыбчивого китайца.
Мартина пристроилась рядом. Когда спустя какое-то время мы всё-таки приблизились к окошечку, напоминавшему кассу железнодорожного вокзала где-нибудь, скажем, в Подольске, нас встретила голова блондинистой женщины с застывшей, словно нарисованной, улыбкой на ярких губах.
— Здравствуйте. Чем могу быть полезна? — раздался сладкий голос.
— Мы по поводу оформления визы.
— По одному, пожалуйста. — Вновь вопрос в глазах.
— Я по поводу оформления визы, — повторил я нейтрально.
— Ваши документы.
— Пожалуйста, —протянул российский паспорт и вид на жительство в Испании.
Одного взгляда на паспорт оказалось достаточно.
— Мне необходимо проконсультироваться.
Вид на жительство вернулся ко мне в руки, паспорт уплыл в соседний кабинет. Минут через пять он явился обратно вместе с непробиваемой дамой и её дежурной улыбкой.
— Какова цель вашего визита в Соединённые Штаты Америки? — в голосе звуки металла.
— К другу в гости.
— В визе вам отказано.
— На каком основании?
— В связи с имеющимися у нас подозрениями о вашей попытке проникновения на территорию США для последующего нелегального проживания.
— Но...
— В визе вам отказано, — дама раскрыла мой паспорт, взяла со стола какую-то печать, размахнулась и влепила её на одну из страниц.
Паспорт перекочевал ко мне. Я приблизил его к глазам и прочитал на английском языке: «Въезд в США воспрещается». Попытался опротестовать, ведь мне не просто отказывали в визе, а на целых пять последующих лет, до окончания срока действия моего заграничного паспорта. Ответ последовал безапелляционный:
— Таково решение Посольства Соединённых Штатов Америки.
Мой ответ на этот раз был не столь нейтральным:
—В гробу я видел ваше Посольство вместе с Соединёнными Штатами!
Домой мы вернулись обескураженными. Тео отреагировал на наш рассказ громогласными возмущениями, не находил себе места, стал названивать родителям с просьбой обратиться к конгрессмену от их штата, орал что-то о правах человека. Я вмешался и остановил его, заверив, что паспорт поменяю и мы предпримем новую попытку в следующем году. Тео немного остыл и заискивающе посмотрел на меня: ему было по-настоящему стыдно, неловко и горько.
Со временем, по мере развития нашей неожиданной дружбы, я начал понимать, из чего складывается особенность этого парня. Высокий уровень образованности, прекрасное воспитание, начитанность и утончённые вкусы каким-то образом сочетались в нём с совершенно беспорядочным, взбалмошным, кочевым стилем жизни. В Испанию он рванул, рассорившись с невестой-японкой, до этого посетил множество стран, жил на Гавайских островах и до сих пор не определился в своих профессиональных приоритетах. Это был чистой воды богемный человек. «Цыган по призванию из штата Джорджия», как

vladimirkhomitchouk

я его в шутку называю до сих пор.
Вскоре нам троим довелось поехать во Францию. Одна из компаний, с которой сотрудничала наша фирма, пригласила нас на кратковременные курсы для ознакомления с новым проектом, нуждающимся в переводе на несколько иностранных языков, а также для заключения возможного контракта. Отправились на моей машине, остановились переночевать в придорожном отеле. На следующий день нам предстояло явиться на презентацию. За полчаса до отъезда в вестибюль спустился одетый в элегантный чёрный костюм Тео в очках и с кашне через плечо. Мы едва узнали его.
— Тео, ты где такой прикид надыбал? — оторопело спросил я. Мартина одобрительно улыбалась.
— Э-э-э, у отца Рональда одолжил на недельку. Необходимо произвести адекватное впечатление.
Во время презентации и последующих занятий Тео занял ведущее место в составе нашей... э-э-э, делегации. Он так и говорил, обращаясь к представителям компании — известной во всем мире, кстати: «Наша делегация хотела бы заострить вопрос на...» «Кажется, Остапа понесло», — только и приходило мне на ум. Оказалось к тому же, что и по-французски он мог изъясняться. И довольно неплохо, по мнению Мартины. Тео внимательно слушал, задавал вопросы, уточнял, делал пометки в блокноте. В общем, контракт мы заключили. Во многом благодаря Тео, я полагаю.
Вернулись в Испанию и принялись за работу. Несмотря на подписанный контракт, фирму начало пошатывать. Это сейчас понятно: зарождался знаменитый кризис. Но тогда я стал нервничать и метаться. Подумывал о запуске большой рекламной компании. И тут Тео пригласил нас в ресторан — для важного разговора, в первую очередь с Мартиной. За обедом он сообщил нам о своём намерении покинуть фирму и устроиться в другую, на преподавательскую должность. Я обиделся, Мартина вежливо отмолчалась. Последнее время с Тео и так творились непонятные перемены. Он часто жаловался на недомогание, плохое самочувствие, опаздывал на работу. Мне приходилось заезжать за ним домой по утрам, будить и вытаскивать за шиворот на работу. А теперь ещё и это...
Тео ушёл от нас. Спустя год позвонил попрощаться: собрался уезжать. Ничего путного у него с новой работой не вышло, он решил вернуться домой в Джорджию. Миновал ещё год. Мы с Тео иногда перезванивались, он всё звал меня в Штаты. А потом замолчал месяцев на шесть. Я забеспокоился. Вдруг в фирму позвонила его сестра, и сказала, что Тео в госпитале: у него рак. Мартина записала номер телефона в его палате, передала мне.
— Тео, привет, дружище!
— Олег! Ты где, как?
— Речь сейчас не обо мне. Ты о себе расскажи.
— У меня всё отлично. Полгода было плохо, а сейчас нашли мне какую-то новую химиотерапию. Говорят, сработает. Так что подлечусь немного — и в Испанию, за тобой. Все будет хорошо, Олег!
Дорогой мой друг. До конца так и непознанный. На следующий день ты умер. А я остался и живу. Я часто пытаюсь разговаривать с тобой, представляю, что бы ты ответил мне, как отреагировал бы на то или другое событие, на ту или другую мысль. Думаю, мы сдружились бы ещё крепче. Мы из одной когорты, Тео. У меня почти не осталось друзей, это понятно: у каждого свои дела и заботы. Я не беру в голову. Скучаю по тебе. Смеюсь, вспоминая наши распри, мои крики на тебя, твои неуклюжие отговорки. Ты очень дорог мне, Тео. Я рад, что ты есть в моей жизни.
Уходят люди, мои ровесники: Лурдес, Тео. Кто следующий? Я?

ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ. КОНЕЦ?

Когда Олег пришёл в себя на больничной кровати, было впечатление, что он не понимает, что вообще случилось, почему его тело ни с того ни с сего ему не подчиняется. Казалось, он беззвучно спрашивал у меня, почему люди вокруг (откуда-то появившаяся мать, врачи, медсёстры, друзья, жена, сын) как-то странно на него смотрят и относятся как к слабоумному. Потом я объяснила ему, что произошло.
Рано утром он позвонил и сказал, что не заедет, как обычно, за мной, чтобы вместе ехать на работу в переводческую фирму, где мы были компаньонами. Пообещал появиться попозже и.. исчез на всё утро. Я не знала, что и подумать, такого он ещё не вытворял, а вытворял он много чего, уж я-то была в курсе. Под вечер уже мне позвонили из клиники и попросили приехать — помочь установить личность такого-то пациента, находящегося в коме после дорожно-транспортной аварии, произошедшей в семидесяти километрах от города на горной автомагистрали. Спускаясь с горы, Олег не справился с управлением на повороте, вылетел с трассы и свалился в ущелье, откуда его подняли на вертолете и привезли в клинику. Диагноз звучал страшно: травма спинного мозга в сочетании с черепно-мозговой травмой. Тут ещё его жена, которую он искренне любил и которой тем не менее изменял напропалую на каждом шагу, объявила ему, что жить больше с ним не будет. Любовь прошла, как она поняла после двухмесячных раздумий.
— Ну, тогда подавай на развод, — ответил Олег.
— Ты что, даже не хочешь, чтобы мы остались друзьями? Ведь у нас сын, и мы могли бы поддерживать нормальные человеческие отношения, я тебе во всём буду помогать, найду квартиру, в которой ты сможешь жить со своей мамой, — завела она лицемерную канитель.
— Алина, а зачем мне жена, которая со мной жить не хочет? — возразил он резонно.
— Ну тогда и живи вот с ней! Я дарю тебе его, — зло фыркнула Алина, обращаясь уже ко мне.

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2020/11/24/1705.jpg

Муха - Сорок третья, сорок четвертая и сорок пятая
Владимир Хомичук
ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ. СЕСТРА

Что же мне теперь делать? Ну за что мне всё это? Вовка маленький ещё — одиннадцать лет всего. Его же поднимать надо, помочь на ноги встать в жизни. Как же я это сделаю с мужем-инвалидом? Врачи безапелляционно заявили, что Олег теперь будет передвигаться только в инвалидной коляске. Не смогу я так жить: ухаживать за инвалидом, да ещё и сына растить. Свекровь я из Бреста вызвала, сказала, что месяца на три, но, видно, придётся ей дольше задержаться. Пусть сыночку своему помогает, на то она и мать. Да и сучка эта французская ей подсобит, никуда не денется. Будет знать, как с чужими мужьями кувыркаться. А я на развод подам, вот так. Машка меня в этом поддерживает, она-то знает почти всё про его выкрутасы. И с Вовкой мне сестрёнка тоже поможет: не зря же я её в Испанию привезла.
Моя младшая сестра Маша с детства производила впечатление девушки покладистой, мягкой и добродушной. Правда привыкла к потаканиям, заботе и снисхождению. Невысокого роста брюнетка пользовалась несомненным успехом у мальчиков, парней, а позже мужчин. Но замуж долго не могла выйти. Не складывалось как-то. Что-то отпугивало претендентов.
После окончания школы она тоже проявила интерес к иностранным языкам. Олег к тому времени уже был в университете комсомольской шишкой. Наша маман, делегированная папой в столицу, упросила его замолвить за младшенькую словечко в деканате. Словечко помогло — недалёкая в языкознании Маша успешно сдала все экзамены. Затем Олег устраивал её в общежитие и пробивал стипендию. Когда я уехала в Сарагосу, Машка постоянно писала мне, что тоже мечтает о постоянном месте жительства за рубежом. Потом стала звонить и просить выслать ей приглашение.
Это было время, когда Олег, вылетев из университетской школы иностранных языков, оформил ипотеку на небольшую квартирку в центре города. Далось ему это нелегко. Ещё бы: эмигрант без году неделя. Но похлопотала фирма, в которой он работал. Помню пришёл он однажды домой очень злой, и у нас состоялся неприятный разговор.
— Алина, извини, пожалуйста, но не могла бы ты объяснить, откуда взялись эти умопомрачительные счета за международные телефонные звонки?
— Мне уже и с сестрой родной поговорить нельзя, что ли? — ответила я.
— Можно, конечно, но я не представляю, о чём можно трещать сутки в месяц.
— Какие сутки? Мы говорили совсем немного.
Олег протянул квитанцию. Мне пришлось чуть ли не со слезами объясниться.
— Олежек, я всё верну, вот приедет Машка, станет присматривать за нашим сынулей, я устроюсь на работу и с первой же зарплаты примусь штопать эту прореху, любимый.
— Не прореха это, а дыра, любимая. Боюсь, как бы она не превратилась в долговую яму... Постой, что ты сказала? Приедет Маша?
Я ответила, что мы с сестрой уже обо всём договорились, только надо приглашение выслать. Умоляюще посмотрела на мужа и долго ещё упрашивала его помочь бедняжке, напирая при этом на моё собственное желание иметь больше свободного времени и найти работу. Олег тогда сдался перед моими доводами и пообещал подготовить документы. И вскоре сделал. Через несколько месяцев в квартиру величавой поступью вошла Маша. С огромным животом. Мы бросились обниматься и целоваться. Рядом стоял с полуоткрытым ртом Олег.
— Ты чего пасть разинул, Олег? Даже не поздоровался, — обратилась к нему Машка.
— Привет. Как добралась... добрались? — стушевался Олег, не отрывая взгляда от округлившегося пуза свояченицы.
— Я тоже очень рада нашей встрече. Да, я беременна и скоро выхожу замуж! — вздёрнула подбородок Машка.
Олег пробормотал какое-то не совсем членораздельное поздравление, поднял огромный чемодан новоприбывшей и поволок его в комнату к Вовке. К приезду Маши он установил там ещё одну кровать. В голове у него, наверное, громыхало канонадой: «Вот это номер!»
С этого дня он, вместе со своими мыслями, тревогами и заботами, отодвинулся на второй план в новой семейной жизни. Мы его замечали, как бы изредка, и то только в финансовом смысле. Я целиком и полностью взяла в руки управление нашего быта. Мне ведь надо было заботиться о Вовке и думать о нуждах беременной женщины. Потом Машка родила девочку, и в нашей квартире поселился новый жилец. Вернее, два: прибыл жених Маши. Мне он, кстати, никогда не нравился. Но его появление стало знаменательным для Олега. Высокорослый хлыщ дебилоидного вида, войдя в квартиру, произнёс:
— Здравствуйте, дорогие хозяева и моя будущая супруга! А где сфабрикованная мной малышка?
— Спит она, не ори, Виталик! — прошипела Машка.
Виталик наклонился для поцелуя и прошептал ей на ухо:
— Ладно, насмотрюсь ещё. А ты вот что, покажи-ка мне квартирку пока. А то столько депеш с её описанием понаприсылала, что мне аж невтерпёж.
— А! Ты о картинах... — в полный голос вдруг заговорила Машка, поворачиваясь к стене салона, где висели работы друзей Олега, белорусских художников.
— Ну да. Очень интересуюсь современным искусством, так сказать.
От меня и Олега не укрылась несуразность этого странного диалога, вернее, той части, что мы смогли расслышать, но он промолчал, я тоже и жестом пригласила гостя к столу.
Так мы и стали жить — вшестером в небольшой по размерам, студийной квартире. Олег не смог отказать мне в настоятельных просьбах предоставить убежище бедным родственникам. Я очень жалею сейчас об этом, но Машка речь вела о подмоге только на первых порах! Однако временное вселение затянулось. Уже и не понять, чей это семейный очаг. Я действительно устроилась на работу, но на побережье, экскурсоводом для русских туристов, валом поваливших на Запад. Так что часто уезжаю, а в летний период, с мая по октябрь, вообще перебираюсь в Льорет-дель-Мар, где снимаю комнату. Машка нигде не работает, оправдывая свою лень необходимостью ухаживать за детьми. Виталик, ничего не умеющий делать детина, перебивается случайными заработками на стройках. Как-то звоню ей, спрашиваю, где Олег, а она кричит:
— А хрен его знает. Сама у него и спроси. Только скажу тебе одну вещь, Алина: от него женскими духами стало часто пахнуть. Разными, кстати. Наверняка, завёл себе целое стадо любовниц, пока ты там на побережье вкалываешь.
Вот пусть моя младшенькая теперь и поможет мне. У меня же настоящая беда! С квартирой мы потом разберёмся. Эта свекруха пусть из неё выметается. Сейчас же. Плевать, что ночь на дворе!
— Валентина Николаевна! Просыпайтесь.
В дверях появиляется мать Олега. Заспанная клуша.
— Вы должны немедленно покинуть этот дом!
— Как покинуть? Почему?
— Потому что мы с Олегом разводимся.
— Но он же в больнице.
— Ничего, не на улице же.
— А куда же я пойду, там не разрешают ночевать.
— Идите к его любовнице, просите приюта. Вам здесь не место.
На развод я точно подам, и неважно, что Олег ещё в госпитале, живой же… Я думаю, люди меня не осудят, когда я расскажу, как он ко мне относился и что вытворял.

ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЁРТАЯ. РАЗВОД И НАДЕЖДА

Меня прямо из больницы вызвали в суд. Нас с Алиной развели, а семейное жилище по решению судьи переходило в руки матери-опекуна нашего несовершеннолетнего сына до факта его будущего трудоустройства после учёбы и финансовой дееспособности. Затем квартира могла быть продана в равных долях. Стандартная резолюция, против которой я не имел ничего против. Мне так всё осточертело, что я желал лишь одного — сохранить нормальные отношения с сыном, которого обожал до умопомрачения.

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2020/11/25/1088.jpg

Муха - Сорок шестая глава
Владимир Хомичук
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ. СЫН
Мартина сняла на видео этот эпизод с Димой — мои первые шаги. Я до сих пор пересматриваю его и где-то даже горжусь собой: достичь такого при полной травме спинного мозга удаётся не каждому. Это сейчас. А тогда я был просто окрылён надеждой! Мне очень хотелось поделиться ею с кем-то, услышать слова одобрения и поддержки. Я написал электронное сообщение сыну и прикрепил видеофайл.
Вскоре пришёл ответ на испанском языке: «Рад за тебя и за твоего инструктора ЛФК».
Мне стало немного не по себе. Неужели это всё, что родной сын может сказать отцу, попавшему в беду? Я вспомнил почему-то собственного батю, его растерянное лицо перед уходом в тюрьму и написал обиженный ответ. Зря, наверное. Следующее электронное письмо стало последним в наших отношениях:
«Прекрасно, что все врачи и сотрудники клиники хвалят тебя. И поэтому ты думаешь, что я со своим сдержанным ответом должен считать себя плохим сыном? Можешь не отвечать: это риторический вопрос. Быть может, в глазах окружающих тебя людей я таким и выгляжу. Но сам я так не считаю. Мне жаль, но как бы глубоко я ни заглядывал себе в душу, там нет ни единого чувства к тебе. И ничего с этим не поделаешь: я просто ничего, ничегошеньки не чувствую. А знаешь, почему? Ты сам в этом виноват.
У меня хорошая память, и я помню абсолютно всё. Никто меня против тебя никогда не настраивал. Никто и никогда. Ты можешь находить себе любые оправдания и думать, что захочется. Если тебе легче свалить вину на других, — а я полагаю, что так оно и есть, — в данном случае на маму, то дело твоё. Но это неправда. Вряд ли ты помнишь, как относился ко мне до своей аварии, но я-то помню, до последней детали, всё моё детство, которое ты превратил в нелёгкое испытание. Наверное, потому что у тебя другие мысли крутились в голове или что-то (кто-то) более важное занимало тебя, не знаю. Я всё сказал и больше тебе писать не собираюсь.
Я никогда не желал тебе ничего плохого и сейчас не желаю, от чистого сердца надеюсь, что ты восстановишь своё здоровье.
Но я больше ничего не хочу знать о тебе, да и времени у меня на это нет. Здорово было бы, конечно, если бы я прожил нормальное детство, провёл обычную студенческую юность и мне не пришлось бы с головой уходить в работу. Но так не случилось, не произошло, и я не хочу искать виновных, было так, как было, и всё. Я ценю твою попытку наладить со мной отношения, тебе плюс за это, но делается это вообще-то не так, я думаю. И здесь я ставлю окончательную точку. Не знаю, покажутся ли тебе мои слова резкими, будет ли тебе всё равно или нет, но ты должен понять, что заставить любить невозможно. А я тебя не люблю».

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2020/11/20/1210.jpg

Муха - Тридцать седьмая глава
Владимир Хомичук
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ. Я ТЕБЯ СЕЙЧАС УДАРЮ

— Я тебя сейчас ударю, прекрати нести ахинею... — предупредил Олег.
— Ну, давай, рискни! — выкрикнул Начо, презрительно кривя губы и выпячивая грудь.
Олег не размахивался даже. Просто вбил кулак в середину подбородка. Колени у Начо враз подогнулись, и он рухнул на тротуар. А вместе с ним их дружба, если таковой её можно было назвать.
За день до этого они встретились в кафе у дома Начо. Жили оба неподалёку, поэтому виделись довольно часто. Как-то прикипели друг к другу ещё с тех пор, когда Олег давал испанскому юноше уроки английского языка. Начо утверждал, что обрёл настоящего друга, что очень дорожит возможностью общаться с ним.
—Ты из меня икону-то не делай, я слишком скверный и чванливый, —отвечал обычно что-нибудь этакое Олег, посмеиваясь.
Но ему тоже было интересно с парнишкой, хотя и сторонился он высокопарных слов и заверений. Да и случай с чёрной икрой оставался неприятным осадком в их дружбе. Но Олега подкупало в Начо искреннее желание выговориться, излить наболевшее или поделиться планами, а то и секретами.
Вот и на этот раз они нуждались в обоюдной поддержке. Смуглый, кудрявый Начо в очередной раз влюбился и ревновал. Рассказывал о девушке и её красоте с восхищением, но тут же сбивался на подозрения в неверности: ему мерещились соперники. Наверное, неуверенность в себе каким-то замысловатым образом переносилась на избранницу. Олег пытался разубедить его, расспрашивал о деталях и говорил о необоснованности ревности. Проболтали они о тонкостях душевной страсти Начо почти весь вечер. Наконец, несколько приободрённый, тот догадался спросить, как обстоят дела у друга. Олег погрустнел. Его проблемы носили противоположный характер: у него не ладилось с женой, которая ревновала его. Такое своеобразное единение и подвигло Олега предложить своему бывшему ученику съездить на выходные в приморский городок, куда Алина уехала работать экскурсоводом. Как раз была середина лета.
Поехали на машине Олега, но за руль напросился Начо. Опять проболтали всю дорогу о душевных переживаниях молодого испанца. В принципе, разница в возрасте у них была небольшая, всего-то лет пять, но в молодости она даёт приличный отрыв в опыте, возмужалости и представлениях о жизни. Так что Начо будто просил совета у своего русского приятеля. Впрочем, сам тоже был охотлив до наставлений — типичная черта всех молодых и смышлёных испанцев.
— Понимаешь, Олег, ты должен просто спокойно всё обсудить с Алиной. Если ты логично изложишь свои соображения, то она поймёт, я уверен.
— Когда речь идёт о ревности, особенно женской, логика обычно отсутствует. И спокойствие тоже, кстати.
— Но ведь ты звонил ей, и она оказалась рада, что мы приезжаем.
— Ещё неизвестно, кому она больше обрадовалась, мне или тебе, Начо.
— Даже если так, тогда с ней поговорю я, и всё будет нормально.
— Ну-ну, посмотрим, что у тебя получится, посредник в амурных делах.
— Вот увидишь, это я в своих отношениях обычно робею и запутываюсь, а в разговоре с Алиной всегда умел найти убедительные слова.
— До сих пор, — с сомнением ответил Олег и попросил внимательнее вести машину: они въезжали в Льорет-дель-Мар.
Он тоже прочитал рекламное объявление об этом городке, но сразу смекнул, что действительность выглядит несколько иначе и может ошеломить неопытного туриста. «Самый крупный курорт» оказался довольно маленьким и невзрачным захолустьем, но что да, то да: полураздетых отдыхающих со всего мира тут было пруд пруди. По узким улицам бродили толпы полупьяных англичан, вереницы чопорных немцев, кучки красных, как раки, русских, гогочущие стаи американцев, дисциплинированные компании японцев с неизменными фотоаппаратами и видеокамерами... Кого там только не было! И все громко разговаривали. Наверное, пытались таким макаром заглушить соперников —машины, мотоциклы, микроавтобусы.
Так что въехать в пляжный балаган, а потом передвигаться по нему было не так-то просто. Но кое-как добрались. С трудом припарковались у чёрта на куличках и побрели к квартире, которую снимала Алина вместе с Асусеной, тоже работавшей гидом. Олег позвонил хозяйке, старушенция принесла ключ, и они вошли. Было утро, предстояло чем-то заняться до прихода Алины. Решили прилечь ненадолго, а потом сходить на пляж и искупаться в море. Рухнули на диваны: все-таки Начо отсидел за рулём три часа с лишком, а Олег не спал всю ночь перед отъездом, обдумывал предстоящее объяснение с женой, которое неотвратимо должно было состояться. Их отношения не ладились уже давно, а в последнее время особенно. Он наивно надеялся на помощь бывшего ученика: жена благоволила к симпатичному Начо, считала его честным и открытым. Проспал Олег всё утро, а проснувшись, обнаружил напротив широко ухмыляющегося Начо.
— Вот уж даёшь. Ты сюда спать приехал, что ли? — спросил он и, не ожидая ответа, продолжил: — Забегала Алина на минутку, не позволила тебя будить. Сказала, что вернётся поздно ночью: ей неожиданно вечернюю экскурсию в Барселону подкинули.
— Значит, предстоит ночной разбор полётов, — мрачно отреагировал заспанный Олег.
— Спокойно, я удочку уже закинул: сказал, что хочу поговорить с ней на деликатную тему. Она улыбнулась и согласилась.
— Наверное, подумала, что ты о своей очередной пассии хочешь поболтать и о размере бюстгальтера ей в подарок.
— Не чуди, о размере сего предмета для другой женщины с ними вообще лучше не разговаривать.
—Рубишь, однако.
—А то!

vladimirkhomitchouk

Через некоторое время они всё-таки отправились на пляж. Втиснулись двумя сардинами в чудом освободившееся пространство, иногда бегали купаться, ходили пожевать чего-нибудь, попить пива в пляжный бар-лоток и загорали. Закончился день, наступил вечер. Начо предложил поужинать в ресторанчике на набережной. Так и поступили. За ужином у молодого идальго родилась идея встретить ночь на дискотеке недалеко от съёмной квартиры. Олег поинтересовался, когда это он успел приметить место, и в ответ услышал что-то о намётанном глазе и каком-то празднике шампанского, объявленном в этом злачном заведении. «Ну что ж, так тому и быть», — согласился Олег. Вернулись домой, приняли душ и отправились на поиски развлечений.
Дискотека была огромной, внутри скопилось тысячи две народу, а то и больше. Праздник шампанского состоял в том, что на трясущихся в танце людей низвергались фонтаны пены из громадных бутафорских бутылок какой-то рекламной марки и по мокрому залу туда-сюда сновали расторопные девочки с подносами, уставленными бокалами с этим самым напитком. Начо обалдел от удовольствия. Олегу тоже понравилось безудержное веселье освободившихся от повседневных забот людей. Гремела оголтелая музыка, приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Может быть, поэтому особенностью испанской речи является повышенный уровень громкости. Когда-то давно по приезде в Испанию Олег часто переспрашивал своих собеседников. И не потому, что не понимал, а попросту не мог расслышать их в громкоголосой толпе. Начо в эту ночь натурально орал, аж визжал от радости. Просто пытаясь поделиться эмоциями. Нет, скорее даже от восторга... И непрерывно пил шампанское. Потом пустился отплясывать с какими-то девушками, дал волю рукам, шлёпнув одну из них по аппетитной попке. Та возмутилась. Начо не угомонился, за что и получил затрещину. Завязалась перепалка, появилась полиция, вызванная одной из подруг обиженной сеньориты. Начо выдворили на улицу. Олег поспешил вслед за ним.
— Вам придётся покинуть помещение и пойти освежиться, а лучше отправиться домой отдыхать, молодой человек, — произнёс старший по чину страж порядка.
— А почему, собственно? — вздыбился нарушитель.
— Девушка утверждает, что вы вели себя непристойно.
— Да врёт она, подумаешь, ухватил за задок пару раз. Сама и вертела им призывно.
— Наше дело маленькое. Поступил сигнал — мы должны отреагировать. Тем более что вы и сами признались.
— А я считаю, что никаких норм я не попирал. И вообще, вы не имеете права выгонять меня из этого публичного места, куда я билет купил на свои собственные студенческие, между прочим, — полез в бутылку Начо.
— Мы вообще-то и в комиссариат сопроводить можем, если на то пошло.
— На каком основании?
— На основании неподчинения.
— Нет, ты слышал, Олег? — вдруг повернулся Начо к приятелю, стоявшему у двери.
— И друга тоже заберём в качестве свидетеля. Кто таков, кстати, предъявите документы!
Олегу пришлось приблизиться. Он достал вид на жительство и протянул. Полицейский взглянул, удостоверился, что всё в порядке, и обратился к нему довольно дружелюбно:
— Лучше отведите своего товарища домой. У него вместо рук осьминожьи щупальца отрасли, а ваше удостоверение иностранца надо продлевать через месяц. Вам привод в полицию совершенно ни к чему.
— Можно я переговорю с ним и постараюсь убедить? — спросил Олег.
— Да, конечно, — полицейский сделал знак подчинённым, и те отошли на несколько шагов.
Олег попробовал аккуратно приструнить разгорячившегося приятеля. Успокоить Начо оказалось непросто. Тот раскричался ещё больше, нёс какую-то чушь и не собирался уступать. Тогда Олег напомнил о намёке полицейского и попросил не создавать ему лишних трудностей. Начо посмотрел на него, сплюнул и согласился. Повернулся к полицейским, сказал, что уходит. Те согласно кивнули и отдали честь. Оба дискотечника побрели домой. Честно говоря, Олег немного сдрейфил, поэтому молчал всю дорогу. Тишину вдруг нарушил симпатяга Начо:
— Если бы не твои проблемы с документами, я бы ни за что не согласился. Я-то знаю в собственной стране свои права и что такое демократия, не как какой-нибудь драный эмигрант, привыкший оглядываться на каждом углу и дрожать от страха при виде полицейского. Сбежал из идиотской России и мне навязываешь дурацкие правила поведения.
Это было уже слишком. Олег попросил не продолжать. Без результата. Крикливые возгласы и нецензурные слова посыпались, как кукурузные зёрна с перезрелого початка. Вот тогда и последовало физическое предупреждение с его стороны. Потом он попытался помочь «борцу за демократические отношения» подняться, но был безмолвно отвергнут. Начо встал и удалился в неизвестном направлении. Олег вернулся домой один. Жены ещё не было. Он присел на диван и стал ждать. Время тягостно тянулось. Никто не появлялся. И он уснул.
— Ты зачем Начика избил? Как ты посмел поднять руку на мальчишку?! — разбудил его разъярённый вопль Алины.
Олег мотнул головой, вырываясь из тёмного полузабытья, неловко вскочил и ударился плечом о стоявший рядом деревянный комод.
— И не делай удивленные глаза: я всё знаю, он сам мне рассказал!
— Рассказал что?
— Всё, что ты натворил на дискотеке, в полиции и с ним на улице.
— Со слова «натворил» поподробнее, пожалуйста.
— Ну и свинья ты всё-таки, Олег! Сначала начал лапать девушек, потом нагрубил полиции, а когда Начо заступился за тебя в комиссариате и взял вину на себя, ты ударил его.
— Н-да, похоже, надо было посильнее врезать ублюдку.
Олег и сейчас, спустя многие годы, вспоминает этот случай и пытается проанализировать свой поступок. Он часто задаётся вопросом, правильно ли повёл себя тогда. Начо исчез из его жизни, несмотря на многочисленные попытки Олега навести мосты. Заигрался в униженного и оскорблённого. Так считал Олег. Ещё он думал, что людей бить не стоит, конечно. Но иногда надо. Даже взрослых. И нет необходимости углубляться в философские, моральные или религиозные рассуждения, изыскивать ответы на тему вечной конфронтации постулатов «око за око» и «подставлять другую щеку». Просто при сиюминутной возможности наказать серьёзное и безосновательное оскорбление, лучше использовать её, эту возможность. Сколько раз любой из нас мусолил в голове своё «я тебя сейчас ударю», глядя на обидчика, но ничего не предпринимал! Бить или не бить зарвавшегося негодяя? Олег для себя давно уже это решил.

vladimirkhomitchouk

Купить Роман "Муха " можно тут : https://www.litres.ru/vladimir-homichuk/muha/

Администратор запретил отвечать гостям на сообщения! Для регистрации пройдите по ссылке: зарегистрироваться