vladimirkhomitchouk

Тео.

Владимир Хомичук
—Тео.
Вошедший молодой мужчина представился с типичным для американцев акцентом, загибая звук «о» до «оу» и выплёвывая «т» с причмокиванием.
Звали его Тимоти. Испанский эквивалент этого имени—Тимотео. На Иберийском полуострове весьма популярны уменьшительно-ласкательные сокращения для всех имён практически без исключения. Так что в Сарагосе его тут же окрестили в Тео. Он и называл себя теперь именно так—Тео Аткинс. Выглядел пикантно, я бы сказал. Русоволосый, среднего роста, хорошо сложённый. По всем статьям должен был нравиться женщинам. И нравился. Правда, далеко не каждой. Было в его облике и манере разговаривать что-то отпугивающее незрелых, либо не уверенных в себе фемин. Тео как бы постоянно примеривался взглядом к собеседнику. И мысль о том, какое впечатление о тебе зреет у него в голове в эту минуту, как-то настораживала.
Нам в фирме нужен был переводчик на английский. Носитель языка, естественно. По-другому мы не работаем. Интернет ещё только зарождался, мобильников не было. Развесили объявления, где могли. И вот появился Тео.
—Сусанна,—ответила моя компаньонша и пригласила его присесть.
—Я по объявлению. Опыта, правда, у меня никакого, но к языкам определённые способности имеются.
По мере того, как они беседовали, я сидел за соседним столом и невольно прислушивался. Фраза про способности к языкам резанула слух. Чтобы делать такие заявления, да еще в переводческой фирме, их надо или действительно иметь, или обладать высокопарной наглостью. «Очередной надутый индюк»,—подумал я, заслышав его округлённый прононс и характерное «э-э» после каждого третьего слова. Тем не менее, вскоре первое впечатление стало постепенно меняться. Парень, похоже, не дебил и не халтурщик. Фразы изысканные, слова точные.
—А, простите, вы в Испании давно живёте? Меня зовут Владимиром. Влади.
Я встал и приблизился. Мы обменялись рукопожатиями.
—Я вообще тут не живу ещё. Всего два дня, как приехал из Японии.
—Это уже интересно,—сказала Сусанна.
—И раньше никогда здесь не были?—продолжил я.
—Нет, я первый раз в Испании.
—Берём,—почти хором выдали мы со Сьюзен, как в дальнейшем Тео стал называть директора фирмы и мою будущую жену.
Тео работал и существовал по каким-то своим, неведомым нам законам. Нельзя сказать, что он был экстравагантен в своих действиях и привычках, нет. Но совершенно не такой, как все окружающие. «Ларец сюрпризов», как любят выражаться испанцы. Постоянно вытворял что-нибудь этакое неизъяснимое. Снял квартиру недалеко от моей. Тут же завёл себе кошку, назвал её Алисой и часы напролёт разговаривал с ней по-английски. Обещал бедной серой замухрышке обитание в стране чудес, всячески холил животное и обращался как с принцессой. А потом у него появился друг – молодой паренёк по имени Рональд. У мальчишки были какие-то проблемы с родителями, он сбежал из дома и поселился у Тео. Когда хозяйка квартиры стала намекать ему в моём присутствии на досужие разговоры соседей о странном сочетании жильцов, Тео долго смотрел на неё, ничего не понимая. Потом перевёл взгляд на меня.
—Тео, тебе дают понять, что проживание в одной квартире взрослого мужика и несовершеннолетнего подростка отдаёт «нетрадиционностью», так сказать,—разъяснил я.
Опять взгляд приценивающегося торговца на хозяйку. Он наконец понял, конечно, о чём речь, но весь его вид выдавал неописуемое удивление и ошарашенность. Возмущения при этом в глазах не наблюдалось. Он просто оказался не в состоянии персонифицировать услышанное, перенести смысл сказанного на себя. Ответ потряс даже меня:
—И на сколько вы хотите поднять квартплату?
В точку. Хозяйка потупилась, прошамкала что-то в своё оправдание и испарилась. Тео переместил взгляд на Рональда. Тот съёжился. Тео произнёс:
—Это меня с тобой?..—голос был больной, отеческий какой-то.
Переводчиком он оказался тоже своеобразным. Работая с текстами, перелопачивал кучу литературы, справочников и самых различных словарей. Звонил в Штаты, уточнял. Спорил с клиентами, заставляя вносить изменения в оригинальную версию. Если заказчик отказывался, всё равно правил текст в переводе на свой страх и риск. И на мои замечания отвечал:
—Влади, решай ты, я такую чушь печатать не буду, это ниже моего предела глупости.
Я изучал текст, выслушивал его объяснения и в конце концов соглашался. Но однажды обнаружил в очередном документе массу орфографических ошибок. Стал подниматься из-за стола. Ну, Тео, держись! А лучше прячься...
—Остановись,—прошептала Сусанна,—ты знаешь, я давно тебе хотела сказать. По-моему, у нашего Тео проблемы со зрением.
—То есть?
—Когда читает, щурится, как близорукий.
—Тео!—позвал я более миролюбивым тоном.
—Да,—отозвался тот и подошёл.
—Посмотри, сколько ты ошибок налепил, скульптор словесного дерьма. У тебя что, проблемы со зрением?
—Э-э-э, да.
—Так надо к глазному срочно!
—Э-э-э, нет.
—Не понял.
—У меня нет этой, страховки, мм,.. social security.
—Бесплатного социального страхования, ты имеешь в виду?
—Ну, да.
—У него ещё испытательный срок не закончился, контракт оформить пока не можем,—вставила Сусанна, отвечая на мой молчаливый вопрос.
—Тогда к частному окулисту надо,—настаивал я.
—У меня денег нет. Рональду обновку в школу недавно купил,—произнёс он погибшим голосом провинившегося шалопая.
– Так, всё, Тео, собирайся. Пойдём к врачу. Оформим тебя по моей карточке. Будешь теперь русским.
—О'кей.
—Только не говори много, а то тебя с твоим акцентом быстро накроют и в каталажку спровадят.
—Постараюсь быть немногословным, как русская мафия в фильмах.
Пошли к врачу. Тео ограничился высказываниями типа «да», «нет», «хорошо», получил рецепт на глазные линзы, приобрёл их за мои деньги в долг и притих на время с протестами в адрес клиентуры.
Выявилась и ещё одна забавная черта этого незаурядного персонажа. Очень часто мы с Сусанной, чтобы не терять время на переезды домой и обратно, обедали вместе недалеко от фирмы в разных маленьких ресторанах. В основном, домашнего пошиба. Как-то пригласили и Тео. Оказалось, что Тео очень любит хорошо поесть, своего рода гурман. Он тут же очаровал хозяина ресторана, нахваливая блюдо за блюдом. Потом пристал к шеф-повару с расспросами о способе приготовления кролика под каким-то соусом. Полчаса допытывал того о других кухонных секретах, записывал и рассказывал о том, как те же яства готовят в США и других странах мира. Поделился с официанткой каким-то рецептом и пригласил нас к себе на обед в выходные, пообещав приготовить цыплёнка по какому-то особому рецепту штата Джорджия, где у него жили родители и сестра. Мы с радостью согласились и договорились на субботу.

vladimirkhomitchouk

С того памятного дня я очень полюбил насыщенное и выразительное красное вино марки Рибера дель Дуэро. Очень помогло оно мне в тот день смягчить абсолютно переперченный вкус напичканной всякими специями курицы. Выпил я его много: по-другому невозможно было утаить своё перекошенное лицо и слушать хвалебные речи новоявленного повара, очумевшего от нашего вежливого, но скрипучего «вкусно». Тео заставил нас есть злосчастную птицу руками, сославшись на закон города Гейнсвил, запрещающий есть цыплёнка при помощи вилки. Готовил он хорошо, впрочем. Другие блюда были съедобными. Сусанне очень понравился какой-то десерт. Я до сих пор подозреваю, что налегала она на него по той же причине, что я на вино. Затем Тео пустился рассказывать о своей стране, оказался, как и все американцы, завёрнутым на патриотизме и велеречивым по поводу демократических ценностей. Узнав, что я никогда в Штатах не бывал, тут же пригласил нас с Сусанной в гости на время летнего отпуска. Он так загорелся этой идеей, что весь остаток дня строил планы нашего совместного пребывания у него на родине.
Подошло лето. Тео не унимался. Смотался на неделю к себе домой в Джорджию, привёз официальное приглашение и видеоролик, где вся его семья махала руками и звала нас в гости, произнося при этом слова благодарности за хорошее отношение к их сыну, брату, племяннику – Тео. Деваться было некуда, пришлось ехать в посольство США в Мадриде за визой.
Уж не помню, как это здание выглядит снаружи, но внутри оно напоминало настоящий бункер. Какие-то длинные коридоры с контрольными проверками на каждом углу, стены, обтянутые пуленепробиваемой сталью тёмно-серого цвета. Наконец мы вошли в довольно просторный приёмный зал, до упора набитый людьми самых разных национальностей и цветов кожи.
—Очередь, как в СССР за колбасой,—съязвил я, становясь позади какого-то улыбчивого китайца. Сусанна пристроилась рядом. Когда мы наконец приблизились к окошечку, напоминавшему кассу железнодорожного вокзала где-нибудь, скажем, в Подольске, нас встретила голова блондинистой женщины с застывшей, словно нарисованной улыбкой на ярких губах.
—Здравствуйте. Чем могу быть полезна?—раздался сладкий голос.
—Мы по поводу оформления визы.
—По одному, пожалуйста,—вновь вопрос в глазах.
—Я по поводу оформления визы,—повторил я нейтрально.
—Ваши документы.
—Пожалуйста,—протянул российский паспорт и вид на жительство в Испании.
Одного взгляда на паспорт оказалось достаточно.
—Мне необходимо проконсультироваться,—вид на жительство вернулся ко мне в руки, паспорт уплыл в соседний кабинет. Через минут пять он появился обратно вместе с непробиваемой дамой и её дежурной улыбкой.
—Какова цель вашего визита в Соединённые Штаты Америки?—в голосе звуки металла.
—К другу в гости.
—В визе вам отказано.
—На каком основании?
—В связи с имеющимися у нас подозрениями о вашей попытке проникновения на территорию США для последующего нелегального проживания.
—Но...
—В визе вам отказано,—дама раскрыла мой паспорт, взяла со стола какую-то печать, размахнулась и влепила её на одну из страниц.
Паспорт перекочевал ко мне. Я приблизил его к глазам и прочитал на английском языке: «Въезд в США воспрещается». Попытался опротестовать, ведь мне не просто отказывали в визе, но на целых пять последующих лет, до окрнчания срока действия моего заграничного паспорта. Ответ последовал безапелляционный:
—Таково решение Посольства Соединённых Штатов Америки.
Мой ответ на этот раз был не столь нейтральным:
—В гробу я видел ваше Посольство вместе с Соединёнными Штатами!
Домой мы вернулись обескураженными. Тео встретил наш рассказ громогласными возмущениями, не находил себе места, стал названивать родителям с просьбой обратиться к конгрессмену от их штата, орал что-то о правах человека. Я вмешался и остановил его, заверив, что паспорт поменяю, и мы предпримем новую попытку в следующем году. Тео немного остыл и заискивающе посмотрел на меня: ему было по-настоящему стыдно, неприютно и горько.
По мере продвижения времени и развития нашей неожиданной дружбы я начал понимать, в чём кроется особенность этого парня. Высокий уровень образованности, прекрасное воспитание, начитанность и утонченные вкусы каким-то образом сочетались в нём с совершенно беспорядочным, взбалмошным, блуждающим по миру стилем жизни. В Испанию он рванул, рассорившись с невестой-японкой, до этого посетил множество стран, жил на Гавайских островах и до сих пор не определился в своём профессиональных приоритетах. Это был чистой воды богемный человек. «Цыган по призванию из штата Джорджия», как я его в шутку называю до сих пор.
В скором времени нам троим довелось поехать во Францию. Одна из компаний, с которой сотрудничала наша фирма, пригласила нас на кратковременные курсы ориентации в новом проекте, нуждающемся в переводе на несколько иностранных языков, а также для заключения возможного контракта. Поехали на моей машине, поселились в придорожном отеле. Переночевали. На следующий день нам предстояло явиться на презентацию. За полчаса до отъезда в вестибюль спустился одетый в элегантный чёрный костюм Тео в очках и с кашне через плечо. Мы едва узнали его.
—Тео, ты где такой прикид надыбал?—оторопело спросил я. Сусанна одобрительно улыбалась.
—Э-э-э, у отца Рональда одолжил на недельку. Необходимо произвести адекватное впечатление.
Во время презентации и последующих занятий Тео занял ведущее место в составе нашей... э-э-э, делегации. Он так и говорил, обращаясь к представителям компании, известной во всем мире, кстати:
—Наша делегация хотела бы заострить вопрос на...
«Кажется, Остапа понесло»,—только и приходило мне на ум. Оказалось к тому же, что и по-французски он мог изъясняться. И довольно неплохо, по мнению Сусанны—уроженки Парижа. Тео внимательно слушал, задавал вопросы, уточнял, делал пометки в блокноте. В общем, контракт мы заключили. Во многом благодаря Тео, я полагаю.
Вернулись в Испанию и принялись за работу. Несмотря на заключённый контракт, дела в фирме начали пошатываться. Это сейчас понятно – зарождался знаменитый кризис. Но тогда я стал нервничать и метаться. Подумывал о запуске большой рекламной компании. Вдруг Тео пригласил нас в ресторан, обмолвившись о важном разговоре, который хотел провести со Сьюзен в первую очередь. За обедом сообщил нам о своём намерении покинуть фирму и устроиться в другую на преподавательскую должность. Я обиделся, Сусанна вежливо отмолчалась. В последнее время с Тео начали твориться непонятные нам перемены. Он часто жаловался на недомогание, плохое самочувствие, стал опаздывать на работу. Мне приходилось заезжать за ним домой по утрам, будить и вытаскивать за шиворот на работу. А тут ещё и это...
Тео ушёл от нас. Но об этом я узнал лишь в госпитале. Со мной приключилась беда—я попал в аварию. Тео позвонил попрощаться: собрался уезжать. Ничего путного у него с новой работой не вышло, он решил вернуться домой в Джорджию. Клялся в том, что перевернёт полстраны, но найдёт специалистов, способных помочь и поставить меня на ноги.
Прошёл год. Я уехал во Францию на лечение. С Тео мы до этого иногда перезванивались, он всё звал меня в Штаты. Говорил, что нашёл очень хороший центр реабилитации для инвалидов-колясочников. А тут замолчал почти на полгода. Я забеспокоился. Вдруг в фирму позвонила его сестра, и сказала, что Тео в госпитале: у него рак. Сусанна записала номер телефона в его палате, передала мне.
—Тео, привет, дружище!
—Влади! Ты где, как?
—Речь сейчас не обо мне.
—Как не о тебе?! Я тут разговаривал с одним знаменитым врачом, так он утверждает...
—Тео, потом. Ты о себе расскажи.
—У меня всё отлично. Полгода было плохо, а сейчас нашли мне какую-то новую химиотерапию. Говорят, сработает. Так что подлечусь немного—и в Испанию, за тобой. Все будет хорошо, Влади!
Дорогой мой друг. До конца так и непознанный. На следующий день ты умер. А я остался и живу. Я часто пытаюсь разговаривать с тобой, то есть представляя, что бы ты ответил мне, как отреагировал бы на то или другое событие либо мысль. Думаю, мы сдружились бы ещё крепче. Мы из одной когорты, Тео. У меня почти не осталось друзей, это понятно: у каждого свои дела и заботы. Я не беру в голову. Скучаю по тебе. Смеюсь, вспоминая наши распри, мои крики на тебя, твои неуклюжие отговорки. Ты очень дорог мне, Тео. Я рад, что ты есть в моей жизни.

vladimirkhomitchouk

vladimirkhomitchouk

=============================================================================================

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2016/01/24/118.jpg

Осколки.

Владимир Хомичук
... Сибирь. У берега полноводной быстрой реки с каменистым дном сидит Глеб. Ему скоро исполнится пять лет. Он взобрался на свое привычное место – огромный валун, внизу которого взрослые соорудили для детей нечто вроде бассейна, окружив песчаное дно гладкими камнями, похожими на большие белые леденцы. Глеб всегда там устраивается и смотрит на возвышающийся вдалеке островок посреди реки. Он тоже каменный – огромная груда все тех же леденцов, заслоняющих горизонт.
– Глебка, ты всё сидишь?
– Да, мама.
– И что же ты там высматриваешь?
– А что там за островом?
– Тайга, сынок.
– Это оттуда папа шишки привозит?
– Да.
– А как он туда добирается на мотоцикле?
– Вон там далеко-далеко есть мост через реку, но его с этого места не видно.
– Тайга далеко за островом?
– Далеко.
– Тогда зачем люди к нему ходят по мелководью?
– На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые. Медведи иногда показываются, умываться выходят или искупаться..
– Вот бы мне тоже посмотреть...
– Не вздумай, Глеб! Это ты что ж, тоже по мелководью решил добираться? Тебя течением и снесет! Плавать ты не умеешь. Выброси это из головы. И давай-ка, слезай с камня. Домой пойдем, обедать уже пора. Ишь, чего надумал!
– Я посижу ещё немного, мама. Потом сам прибегу. А ты пока всё приготовишь.
– Слезай, я сказала!
– Ну, мам...
– Красный весь уже, опять сгоришь на солнце, реветь будешь, сметаной тебя мазать придётся.
– Ладно, щас спущусь.
После обеда история повторялась: речка с пронзительно прозрачной водой, валун, белокаменный остров, за которым тайга – непознанная тайна.
Опасная. Глеб однажды всё же решился и пошёл вброд к острову. Успел сделать два шага, и налетевшая волна тут же сбила его с ног. Белобрысого лопоухого мальчишку спасли. Вытащили на берег, отругали, надавали под зад болючих шлепков и вернули откуда-то взявшейся матери. Так и засело в его памяти это слово «тайга» – символ притягательной неизвестности, другой мир.

... Беларусь. После урока преподаватель русской литературы Цимбельман Семён Львович рассказывает о войне. Он почти дошёл до Берлина. Был ранен и комиссован. О войне он говорит не так, как все, с трибуны там или в кино. Картавит.
– Вы, молодой человек, несколько пеедегиваете события и, главным обазом, понятия. Никто вас не обманывает, геоизм, конечно был. Великий геоизм.
– Не знаю, слишком пафосно всё преподносится.
– Не говоят лишь о дугом, Глеб. Человеческая сущность может выплескиваться наужу по-азному в экстьемальных ситуациях. Даже в одном и том же человеке способны уживаться самоотвеженность – геоизм, как вы её опьеделяете, и тусость, а то и подлость.
– Это вы о чём, Семён Львович?
– Понимаете, мне пьиходилось видеть людей, котоые геойски вели себя в бою, не жалея своей кови, в пьямом смысле слова, а под шум атаки стьеяли в своего товаища, потому что до войны они были соседями, и тот пееспал с его женой, или укал у него деньги.
На столе стоит кем-то принесённый сегодня кактус с шипами, воткнувшимися в и без того уже потёртый, обшарпанный чёрный портфель учителя.
– Я примерно так и думал. Мне отец рассказывал.
– Ваш отец тоже воевал? Где? На каком фонте?
– Он не воевал, он в тюрьме сидел.

... Деревня с чудным названием Катинбор. Роясь в шкафу, семнадцатилетний Глеб обнаружил на верхней полке странный белёсый футляр с пупырышками, аккуратно обтянутый резинкой. Внутри множество чёрно-белых фотографий. Таких в семейном альбоме нет. Отец в «семейных» трусах на мотоцикле. Рядом женщина с красиво очерченными выразительными глазами. Какие-то компании, кучка мужчин в шахтерских касках, среди них отец. Фотография чернявого мальчика лет десяти. Стоп! Те же самые глаза. На обороте синими чернилами неумелым почерком выведено: «Папе от сына». Поверх слова «папе» другая рука старательно надписала «любимому».
– Ты что здесь делаешь? – чёрт,.. вездесущая мама.
– Это кто?
– Сколько раз я ему говорила, надо выбросить или получше спрятать.
– У них глаза одинаковые.
– Это всё твой отец – кобелина!
– Мама, кто эти люди?
– Брат это твой.
– Какой брат?
– Кровный. Ещё один сын твоего отца.
– Откуда?
– От верблюда. От вот этого. Ишь, глазищи свои вытаращила!
– Ты её знаешь?
– Приезжала. Алименты у отца требовала. А я и ни слухом ни духом.
– Ничего не понимаю. Нас двое братьев. Славка сейчас в армии. А тут третий объявляется.
– Ты у папочки своего спроси. Может, и сестрица ещё отыщется.
– ?
– А кто его знает, сынок.
– Тайга...

... Минск. Ресторан в Троицком предместье. Группа студентов празднует свадьбу. Жених и невеста – однокурсники Глеба. Их всегда почему-то даже среди друзей называли по фамилиям, как будто имён и не существовало. Горовой и Гебекова. Так и прозвали в шутку будущую семейную пару – ГГ. А Глеб для острастки говорил «Гы-Гы». Горовой решил последовать какой-то там традиции и внести невесту в ресторан на руках. Дело обстояло по-напускному торжественно до тех пор, пока у самого входа он не покачнулся и не уронил Гебекову в осеннюю лужу. Глебу на лицо упали жирные капли грязи. Все бросились помогать Гебековой и её белому платью. К Глебу подошла девушка с чёрными глазами-бусинками и забавными кудряшками того же цвета, протянула платок.
– Вытрись, а то смешной такой.
– Спасибо, – благодарно выдавил он из себя, – тебя как зовут?
– Эльвира, – ответила фея, улыбнулась озорной детской улыбкой, добавила, – Эля, – и умчалась к незадачливой процессуальной паре, выбиравшейся из казуса.
После застолья, как принято, были объявлены танцы. Глеб танцевать любил, но не умел. Танцевал иногда один, тайком закрывшись в комнате общежития. Кое в чём преуспел, но комплексовал и стеснялся. Так что остался сидеть за столом, потом достал сигарету. Только собрался прикурить, как подскочила ангел чистоты и затараторила:
– Чего ты сидишь тут как истукан? Пойдём танцевать!
– Пошли, только я не очень спец в бальных делах.
– А я тебя сейчас быстро научу, ты просто скованность свою скинь и меня слушайся.
Он слушался. Эля вмиг взяла его в оборот, подсказывала, ласково подсмеивалась, поправляла. Между посиделками, перекурами и «горько» они протанцевали почти весь вечер вдвоём. В общежитие поехали вместе.
– У нас на этаже сегодня дискотека. Хочешь, закончим там наш урок?
– С превеликим. У меня уже сносно получаться стало.
– То ли ещё будет!
– Так даже лучше, не хочу к себе на этаж. Там щас упьются все вдрабадан, потом драться полезут, как всегда.
– Нет, лучше танцевать.
– Факт.
Весёлая была ночь. Утро не очень. Хотя...
– Эля.
– А?
– Что-то я плохо соображаю. Перепил немного.
– Зато танцевать научился.
– А как я у тебя в постели оказался?
– Проворно.
– Хоть не опозорился? Как мужчина...
– Нет, вёл себя достойно.
– Тебе понравилось?
– Да, как и в первый раз.
– То есть?
– Глеб, в этой комнате и в этой постели ты уже второй раз. Неужели ничего не помнишь о первом?
– Наверное, по мелководью сюда забрёл.
– Что?
– Ничего, это я так, к слову.
– Смешной ты.

... Москва. Гостиница «Украина». Шальные девяностые годы. Глеб ужинает с друзьями. Они вместе остановились на одну ночь в этом шикарном по тем временам месте при содействии какой-то шишки из ЦК КПСС, с которым Глеб познакомился на Кубе. Деньги есть – гуляй душа!
– Эх, давайте устроим небольшой и неразумный пир, ребята! – заорал Андрей из Киева, пытаясь перекричать громогласную азиатскую публику за соседним столом и надрывавшегося солиста ресторанного ансамбля.
– Возьмём сейчас нашей славянской водяры и отметим расставание. Всё-таки полгода вместе за границей проторчали. Когда теперь увидимся?
– Да!
– Надо бы скрепить.
– Так сказать,.. –загалдели вразнобой друзья.
Сделали заказ, тыкая пальцами в меню без особого разбора. Молодая официантка завиляла бедрами в направлении кухни. Вскоре вернулась с напитками. Опять уплыла. Выпили, не дожидаясь закуски, благо чёрный хлеб был, по которому все соскучились. В глубине зала появились три передвижных столика, заполненных всяческими блюдами. Столики продвигались с трудом то ли из-за веса стоявшей на них съестной утвари, то ли из-за сутолоки гостей и неопытности поводыря – официантки с походкой качающейся ладьи. Глеб встал, направился на помощь бедняжке. Та встретилась с ним взглядом и отрицательно замотала головой, округлив глазища. Глеб прошёл мимо, заглянул в фойе, наткнулся там на группу мускулистых мужчин, одетых почему-то в спортивные штаны, и вернулся к сотоварищам. Официантка уже почти закончила сервировать столик, выглядевший теперь свадебным. Он, не садясь, налил шампанского, протянул рюмку девушке:
– Выпейте с нами, будьте добры. Ну, хоть пригубите.
– Пригубить можно, – улыбнулась та, зыркнув при этом глазами в сторону фойе, – а вы принимайтесь уже за ужин, остынет ведь.
Ещё раз выпили, принялись за поглощение, смеясь и перешучиваясь. Кто-то в куражной неразберихе заказал суп с креветками. Глеб решил отведать: раньше как-то не приходилось его пробовать. Взял ложку и зачерпнул. Как раз в этот самый момент над головой раздался рыкающий звук, и прямо в ложку плюхнулся огромный рыжеватый плевок. Глеб поднял голову – от стола удалялся в направлении к фойе высокий мускулистый парниша в спортивных штанах.
– Не понял,.. – первым отреагировал Андрей, обводя взглядом оторопевших друзей.

(продолжение следует)

vladimirkhomitchouk

(продолжение)

Глеб стал подниматься из-за стола. Кто-то из сидевших рядом сделал идентичное движение. Подлетела официантка, заслонила Глебу проход, обняла и забубнила:
– Ой, ребята, не вздумайте! Сейчас такое начнётся...
– Уже началось, – ответил Глеб, – продолжение следует. Прямо сейчас.
– Не пущу, сядь ты, не суйся. Попадёшь под такую раздачу! Их же человек пятнадцать там.
– Милицию тогда вызывайте, – приоткрыл рот всё тот же Андрей.
– Какую милицию? Вы что не понимаете, это же – люберцы.
– Что за зверь такой? – не унимался киевлянин, – мы, вообще-то, давно здесь не были. В России, я имею в виду.
– Вам лучше и не знать тогда. И мой вам совет: переоформите быстренько все эти блюда на доставку в номер и уматывайте отсюда, пока ноги целы. А я позже всё объясню, когда поднимусь к вам.
– Сибирь... белокаменная, – воскликнул Глеб, вспомнив детство, и утвердительно кивнул.
Переоформленный заказ им так никто и не доставил в тот вечер. Допили прихваченные бутылки и завалились спать. На следующий день за завтраком попытались разобраться. Андрей даже имя и фамилию официантки назвал: вычитал на бирке за несостоявшимся ужином и запомнил. Ответ администратора был предсказуем. Для Глеба, во всяком случае.
– Такой официантки у нас нет. Могу предоставить список штатных сотрудников ресторана.

... Париж. Лавочка в парке у подножия Эйфелевой башни. Глеб и бывший однокурсник Юра, зацикленный на рок-музыке симпатяга, празднуют первый день эмиграции по пути в Испанию. Достали из сумок бутылку классического шампанского под названием «Советское», свёрток из фольги с запечённой курицей – насущный предмет дальней поездки, по мнению мамы Глеба. Ничего открыть не успели. Из-за кустов появился патруль французской жандармерии.
– Докюман? – вежливо, но настойчиво потребовал старший.
Новоиспеченные эмигранты испуганно встали, предъявили паспорта.
– Рюс? – последовал следующий вопрос.
Они кивнули.
– Горбачёв?
– Он, родимый, – выпалил Юра.
Последовала тирада непонятных громких изречений. Юра присмирел. Но по лицу и благожелательному тону полицейского можно было догадаться о добрых намерениях.
– Мерси, – невпопад среагировал Глеб.
Все трое блюстителей порядка широко улыбнулись, отдали им честь и пошли восвояси. Друзья присели, переглянулись.
– Похоже, не зря мы всё-таки удрали. Не, ты себе такое в советском парке мог бы представить? – задумчиво пробормотал Юра, сосредоточенно изучая наклейку на бутылке.
– Курицу будешь? – спросил Глеб.
– Конечно, отличный закусь под шампанское.
– Слушай, а где мы ночевать будем? У нас поезд в семь часов утра.
– Зачем ночевать? Ты когда-нибудь гулял по ночному Парижу?
– Холодновато, вообще-то.
– На, согрейся.
– Давай, подогреем тайну бытия и загадку сегодняшней «таёжной» ночи, – ответил Глеб, прикидывая место для ночлега среди деревьев и кустарников вокруг.
– Булонской ночи, – выразительно ухмыляясь, поправил его Юра.
– Это ты о чём?
– Заметил, как ты на кусты смотришь, и вспомнил.
– Что вспомнил?
– Девушку, с которой мы в поезде познакомились. Она ведь говорила, что живёт в маленькой студийной квартирке недалеко от Булонского леса.
– И?
– Телефончик мне оставила, когда ты в тамбур курить ходил. В гости приглашала. Может, позвоним?
– Слушай, вот скажи-ка мне, приятель. И как это ты умудряешься так нравиться женщинам?
– Я редкий экземпляр.
– Ага, я понял: женщины – как мухи. Их всё больше на дерьмо тянет.
– Сам дурак. Пошли звонить.
Позвонили, договорились. Переночевали. Глеб заснул на диванчике. Где спал Юра, он так и не узнал, но догадывался.

... Испания. Урок английского языка в частном лингвистическом колледже. Преподаватель – Глеб. Устроился сюда работать вчера. По недоразумению, как он сам выражался, рассказывая об этом впоследствии друзьям и знакомым. На собеседование к директору этой шарашкиной конторы он пришёл вовремя. Его попросили подождать некоторое время: директор задерживался. Прождал полдня. К вечеру объявился невысокий мужичонка с залысинами и пригласил к себе в кабинет.
– Хау ар ю? – спросил с чудовищным прононсом коротышка.
Глеб ответил и принялся излагать на английском языке резюме своей профессиональной подготовки: где учился, кем работал раньше. Пока говорил, по застывшей мине директора стал подозревать, что тот ничего не понимает. Несколько обескураженный решил проверить, в чем причина, и вставил cтандартное «не так ли?». Реакции не последовало. Глеб продолжил ещё немного и замолчал. Начал говорить директор. На испанском языке.
– Ну, что ж, прекрасно. Наш колледж весьма заинтересован именно в преподавателях – носителях языка. Думаю, вы нам подойдёте.
– Но, простите, английский – не родной мой язык.
Собеседник остолбенел на секунду, но тут же встрепенулся:
– Никому не говорите об этом больше. А откуда вы?
– Из России, я же...
– Превосходно! Вам нужна эта работа?
– Да, конечно.
– Давайте заключим небольшую сделку.
– Какую?
– Вы скажете своим ученикам, что родились и до сих пор жили в Манчестере, а мама ваша русская, поэтому вы свободно владеете двумя языками.
– Но...
– Отличное сочетание – английский и русский! Может, и уроки русского языка вам организуем. Вы знаете, как зовут нашего короля?
– Да. Хуан Карлос
– Меня тоже так зовут. А вас?
– Глеб.
– Очень приятно, Глен.
– Глеб.
– Ну, не важно. В общем так, Глен, я готов вам платить вот столько, – предприниматель назвал цифру.
– В принципе, я не против.
– Я тоже не против, но только при соблюдении нашей договорённости. Об остальном поговорим позже.
– О чём?
– О других условиях нашего сосуществования.
– Будут ещё и другие?
– Возможно. Красивый вы парень, однако.
– Говорите вы как-то... не очень понятно.
– Вся наша жизнь – загадка. Выходите на работу завтра.
«Опять тайга, но теперь уже испанская. А этот хмырь, похоже, голубоват, и виды на меня имеет», – взгрустнул Глеб.

... Алушта. Глеб привёз в Крым группу своих испанских студентов. Из подозрительного колледжа он уволился. Теперь работает в университете, преподаёт русский язык. Перед ними какой-то захудалый пансионат для пенсионеров. Но разместиться в нём не удалось. Его студенты, уже сносно понимавшие и с трудом, но говорившие по-русски, были наповал сражены неудобоваримым «местов нет». Администратор, узнав, что они приехали из Испании, сжалился и стал названивать кому-то. «Кто-то» предстал перед ними через пять минут в двух экземплярах. Две расторопные женщины предложили свои квартиры внаём.
– Вы всё равно ничего другого не сыщете, все гостиницы переполнены. А квартиры двухкомнатные, хорошие.
– Нас восемь человек, двое мужчин.
– У мужчин будут отдельные комнаты, а девушкам поставим дополнительные кровати.
Деваться было некуда. Глеб согласился. Ночь он провёл на раскладушке, установленной в отдельной комнате – так назывался балкон. В соседней комнате – гостиной – расположились три девушки. Остальные четыре человека проживали в доме неподалёку. Именно там, в этой квартирке, он опять стал засматриваться на одну из своих студенток. Звали молодую женщину Сусанной. Она и раньше ему нравилась, а тут предстала в новом, домашнем виде. Смуглая стройная брюнетка одевалась изысканно, с непринуждённостью комбинировала летнюю одежду с недорогими, но изящными украшениями. Свободно говорила на нескольких языках. Родным был французский: родилась в Париже. Всё это Глеб узнал в ненавязчивых беседах, которые иногда вёл с ней и её подругами.
Позже, он всегда вспоминал эту поездку с добрым, тёплым и ироничным чувством. Чего только не приключилось с ними на полуострове... Они съездили в Севастополь, полюбовались величественными кораблями черноморского флота. Побывали в Ялте, насладились дегустацией крымских вин, посетили дом Чехова. Побывали на пляже, искупались в море, как дети веселились в аттракционном парке, катаясь на электромобилях. Даже в сауне побывали.
– Это куда же вы направляетесь, молодой человек? – встала на заслон в проходе старушенция-контролёр.
– В сауну.
– С женским батальоном?
– Да это студентки мои. Они иностранки, ни бельмеса не понимают.
– Сауна у нас раздельная. Иностранки, говоришь? А откуда?
– Из Испании.
– Ух ты! А ты каким боком с ними?
– Я ж говорю, их преподаватель.
– И что же ты им преподавать в сауне собрался?
– Нет, я им русский язык преподаю в Испании. А сюда на экскурсию привёз.
– В сауну, что ли?
– Изъявили желание. А я, как и вы, человек подчинённый. Барышни, тем более.
– Ишь ты как поёшь!
– Приходится.
– Раздельная, говорю, баня. То есть сауна, тьфу ты.
– Так ведь интересуются. Традициями и обычаями, культурным отдыхом в Крыму. Среди них и парень есть, вон стоит последний. Мы и купальные костюмы прихватили.
– Ладно, проходите. Только ты это, сначала их в массажный кабинет своди. На втором этаже он. Вот и будет им культурный отдых.
– Спасибо большое.
– Не за что, у меня дочка замуж за испанца собралась, так он...
Страж порядка пропустила студентиков в раздевалку. Затем они поднялись на второй этаж. Кабинета было три, но всё равно пришлось выстраиваться в очередь. Всё шло хорошо. Девушки заходили напряженные от незнания, их настораживала табличка с надписью «лечебный массаж», но выходили расслабленные и томно улыбались. Довольные, значит. От, бабуля! Из-за двери одного из кабинетов высунулась женская головка и зычно спросила:
– Кто тут перевести может? Что-то никак мы объясниться не можем.
– Я могу, – ответил Глеб.
– Иди сюда.
Глеб приблизился. Массажистка ухватила его за руку и буквально впихнула в кабинет.
– Не-е-ет! – закричала лежавшая на кушетке обнажённая Сусанна.
Глеб выскочил за дверь. Все, кто был в коридоре, захихикали. Конфуз, да и только. Но Глебу было не до смеха. Он как-то задумчиво присел и погрузился в себя. Стал морщить лоб, вспоминая. В памяти вдруг всплыли слова мамы из такого далёкого сейчас детства: «На неё посмотреть, кое-что видно: цветы там такие красивые, большие, бордовые».

vladimirkhomitchouk

(продолжение)

– Бывают же ассоциации,.. – пробормотал он себе под нос.
Сусанна вышла из кабинета, гневно сверкнула на него очами, чуть зарделась от смешков подруг, удостоверилась, что в глазах у Глеба светилось нескрываемое восхищение и улыбнулась. В тот же вечер Глеб накупил кучу бордовых роз, пригласил её в ресторан и объяснился... в случайности своего вторжения.
– Я и сама всё поняла: слышала, как тебя зовёт массажистка, но не успела остановить её, – спокойным бархатным голосом ответила Сусанна, – мне бы хотелось поговорить с тобой о другом.
– О чём?
– Смотрю я на тебя и завидую немного. Я давно не была в Париже. Я, в принципе, такая же переселенка, как и ты.
– Не совсем, я-то сбежал из этой страны.
– Знаю, но вот мы сейчас здесь. И ты другой. Не такой, как в Испании.
– Другой, в каком смысле?
– Ты улыбаешься чаще, хитреца какая-то озорная в тебе появилась. Задумываешься с усмешкой на губах.
– У меня особой ностальгии нет.
– Я не об этом. Здесь аура другая, более близкая тебе. По духу, наверное. И ты нам всем такой больше нравишься. Не только мне.

... Глеб тогда ещё не знал, что это великая редкость: повстречать человека, который искренне пытается тебя понять. Не знал и того, что, ежели судьба задумала что-либо – от неё не убежишь. Минуло множество лет, пролетели мириады осколков жизни прежде, чем Сусанна стала его любимой женой.

КОНЕЦ

vladimirkhomitchouk

=============================================================================================

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2016/01/15/1758.jpg

Диалог с самим собой

Владимир Хомичук

Сегодня опубликовал в Фейсбуке свой рассказ «Mon amour» и тут же получил отзыв: «Ух, как же здорово!»
Я спросил у девушки по имени Наташа, написавшей столь лестный отзыв:
– Спасибо, но что именно?
Прелестная поклонница моих потуг в литературе ответила:
– Стиль. Его легкость и искристость. Словно пузырьки холодного шампанского в тени цветущей жимолости. Такая вот ассоциация.
– Прекрасная ассоциация. Ещё раз благодарю.
– Это вам спасибо, Владимир, так хорошо!
Настроение несколько улучшилось. Приятно, чёрт возьми. Но и заставило призадуматься. Опостылевший в хлам человек, с которым я каждый день встречаюсь в зеркале сказал:
– Вчера ты отпраздновал день рождения. Напился вдрызг. Тебе уже пятьдесят один. Свой первый рассказ ты написал год назад. Ну, и что? Будешь продолжать?
– Не знаю, если честно. Писать хочется. Завораживает.
– Девушка вот стиль твой хвалила.
– И не одна она, между прочим...
– А другая твоя подруга, прекрасная художница, тоже между прочим, написала тебе совсем обратное.
– Да.
– А что именно она там пишет?
– Щас посмотрю.
– Давай, я тоже гляну.
– Говорит, пишу я простовато, и мне ещё искать и искать свой слог.
– А вот здесь, видишь? Цитирую: «Ты словно отчёт очевидца пишешь, но очень бы хотелось, чтобы был и момент литературы».
– Н-да. И добавляет: «...момент умения слагать слова в предложения, что ты, конечно же, делаешь, но как-то тривиально, что ли».
– И ещё. Вот, смотри: «Ищи свою мелодию повествования, пока не слышно её, а жаль».
– Да задолбал ты уже этими цитатами. У меня вон сколько положительных отзывов от читателей. И рецензий людей пишущих.
– Людям свойственно ошибаться, как говорит твой друг Сярога.
– Он ещё и не то может сказать, лишь бы позлить меня.
– Он ведь прав.
– Просто подстегнуть меня хочет. Из добрых побуждений, я уверен.
– Ты слишком уверен в себе. Тебя почитать и создаётся впечатление, что ты кричишь: «Вот я знаю, что надо писать. А вы читайте, это круто, я это пережил».
– Мне и Миша из Питера твердит постоянно, чтобы я не зацикливался на себе, а абстрагировался.
– И правильно.
– Может быть, но я не только о себе пишу, меня окружают другие люди, их помыслы и действия.
– Ты даже сейчас лепишь сплошные штампы в своей речи. Помыслы и действия. Ошизеть!
– Здесь ты прав. Их состояние жизни и поступки.
– Немного лучше, но не то.
– Ну, так можно бесконечно варьировать.
– Вот и найди своё, чтобы тебя сразу узнавали.
– Я пытаюсь.
– Пока не очень получается.
– Чья б корова мычала... Ты ведь – это я.
– Но мне проще тебя бодать, ты уязвим. И выставляешься везде этаким плейбоем. Хотя и умным, и симпатичным.
– Наверное, хотя это быстро проходит. Стоит только голову опустить, увидеть колёса своей инвалидной коляски, и я опять возвращаюсь в модус «всё по барабану».
– И на жалость слишком часто давишь. Поэтому тебе и пишут хорошие отзывы. Из вежливости. Да кому ты нужен со своими соплями?
– Да не распускал я их никогда, во всяком случае, не часто и не прилюдно. Даётся это нелегко, ковш бульдозера иногда нужен, чтобы их выкорчевать. Но куда же мне деться от своей неподвижности?
– Засунь её подальше. Не выпячивай. Дешевизной отдаёт.
– Я так не считаю. Люди и относятся к нам, как к отверженным, потому что мы молчим.
– Наверное, ты прав. Но и здесь ты не сможешь так просто отвертеться. За последние полтора года ты в этом деле ничегошеньки не преуспел. Сдался внутренне. Перестал верить в то, что сможешь встать и пойти.
– Эй, поосторожней на поворотах, я продолжаю бороться, каждый день пашу как вол.
– Но делаешь всегда одно и то же. И хуже, чем раньше. Не ставишь каждодневных задач, и цель твоя затуманилась.
– В чём-то ты определённо... прав. Надломился я несколько в своей решимости. Раньше всё твердил себе, что добьюсь, потому что упрямый как баран.
– Ты и есть, как баран. Только не упрямый, а тупой.
– Это неправда, ты же сам себя сейчас уничижаешь.
– Значит, мы оба тупые.
– Нет, брат. Ты просто разъярить меня хочешь.
– Да, хватит уже ныть. У тебя не так уж много времени осталось. С десяток лет, от силы. Тело стареет, мышцы атрофируются, психика твоя на пределе. Мать стареет. Глядишь, и помрёт скоро. Кто тебе будет помогать?
– У меня есть mon amour, она меня не оставит...
– Три точки вот поставил: сам и сомневаешься в том, что говоришь.
– Не может она подвести меня! Столько лет рядом.
– Не смеши и не обманывай меня, то есть себя. Одно дело – быть рядом, другое – утку из под тебя вытаскивать через день.
– Блин, не зря тебя обзывают достачей!
– Посуди сам, что ты можешь предложить этой красивой женщине? Ни-че-го. Даже секса нормального.
– Она утверждает, что это не первостепенная вещь в жизни.
– И ты веришь в эту чушь?
– И верю, и не верю.
– Хочешь верить, но не веришь.
– С годами я и сам начал думать иначе.
– Это ты о чём сейчас?
– О любви, брат, о ней поганой.
– Ну-ну, поведай. А я послушаю.
– Она существует. Но с возрастом меняется. Не стареет – преображается. Начинаешь ценить то, чему раньше не предавал особого значения. Или соизмерял неправильно. В молодости на первом месте стояли утехи и наслаждение. Сейчас иначе.
– Продолжай.
– Постепенно главным становится взаимопонимание и уверенность в поддержке, даже если кто-то из двоих поступает плохо. Сначала помочь необходимо, а потом уж корить и поучать. Благодарность может творить многое, если не превращается в обузу и долженствование.
– Ух-ты как запел. А куда же шарм и чисто химическое притяжение засунешь?
– Они первоначальны, но не первостепенны. И никуда не денутся, если их поберечь немного.
– Что-то ты заумно заливаешь.
– Для умственно одарённых поясняю: обоюдное влечение доверием и взаимовыручкой не испортишь. Наоборот. Ну, и следить за своим физическим обликом надо. Блюсти себя в ППП.
– ППП?
– Пределах приемлемой пригодности. Только что придумал.
– Даешь ты иногда.
– Ты заставляешь.
– Не увиливай. ППП говоришь? Сам-то вон как разжирел!
– У меня сидячий образ жизни.
– Вечно ты отговорками отделываешься. Жрать и пива пить надо меньше.
– Да я и не ем почти ничего, а вот с пивом ты в точку.
– Не в точку, а в бочку.
– Юморить пытаешься?
– Юмор – великое дело, он не раз нас с тобой спасал.
– Согласен. Иначе – совсем плохо.
– Что-то я уже запутался, где ты, а где я.
– Я тоже. Одно несомненно – нас двое.
– Пойду-ка я велосипед свой с механическим приводом крутить, а потом шагов двадцать попытаюсь сделать, держась за параллельные брусья. И новое что-нибудь попробую, чтоб ты не говорил ничего насчёт соплей, мудозвон. Хандра иногда мучает, это правда. Но не сдамся я. Никогда!
– Во-во, давай. А я пока подумаю, что и каким слогом в следующем рассказе написать.

vladimirkhomitchouk

https://proza.ru/pics/2016/01/11/135.jpg

Хуторок.

Автор : Владимир Хомичук.

Как-то, будучи в Москве, мы с боевой подругой Сусанной и Петей решили поужинать в каком-нибудь домашнем ресторанчике. Лариса, жена моего друга, предложила поехать в белорусский кабачок «Хуторок». Он как раз находился недалеко от клиники, где я проходил очередной курс лечения стволовыми клетками. Петя заехал за нами, и мы отправились полакомиться славянскими «прысмаками».
—Зараз мы твои клетки подкормим немного бульбой и укрепим «Беловежской»,—посмеивался Петя, белорус по национальности с внешностью узбека.
—Не помрут?
—Мы ж по чуть-чуть, что б физиологическую почву подкрепить.
—Ну-ну, а тебе вообще нельзя, ты же за рулём.
—А мы назад на такси поедем, машину я запаркую, завтра заберу.
—Хорошая идея.
Доехали быстро, остановились неподалеку. Бригада в составе трёх человек принялась вытаскивать меня из машины. Дело это непростое: раздобрел я за свою сидячую жизнь и весить стал немало, чёрт меня дери. Лариса достала из багажника инвалидную коляску, Сусанна ловко подсунула мне под зад складную доску для пересадки, Петя перебросил мои ноги на подножки коляски, сам я ухватился за ручку и перетянулся. Фу, обошлось,.. всё нормально. Потом меня довольно долго везли ко входу: дело было зимой, снег кругом, скользко. Пандуса у входа, конечно не было, порог был высоченный. Я приуныл.
—Да что ты скис? Я щас тебе два пандуса приведу,—среагировал находчивый Петя.
Он вошёл внутрь и вернулся через пару минут в компании двух празднично одетых добрых молодцев из числа гостей ресторана.
—Да какие проблемы?—ухмыльнулся один из них.
—А наша свадьба-свадьба пела и гуляла,..—вторил ему второй верзила, подхватывая меня вместе с коляской и внося в ресторан.
Никогда не перестану удивляться, ругать по всякому и... любить эту страну, где есть такие богатыри, не гнушающиеся помощью слабым.
А внутри действительно праздновали свадьбу, но в соседнем зале, откуда доносились песни, смех и рукоплескания. Мы переговорили с метрдотелем и расположились за столом. Стали изучать меню, я как раз переводил и растолковывал Сусанне названия некоторых блюд, когда зазвучала музыка. Люди из соседнего зала потянулись на танцевальную площадку. Солист томным голосом выводил: «Ах, какая женщина, какая женщина». Передо мной вдруг вырос раскрасневшийся мужчинка и грациозно подал руку, приглашая на танец. Я ошарашено посмотрел ему в глаза. Глаза стали опускаться и наткнулись на колёса коляски. Рот приоткрылся от удивления, его обладатель повернулся почему-то к Пете и проделал ту же пригласительную процедуру в его направлении. Наши дамы обалдели.
—Да не, мужик, мы только пришли, не выпили даже ещё,..—растерялся Петя и посмотрел на меня.
—Ну, тогда я позже подойду,—пробормотал, галантно раскланиваясь, разочарованный приблудный танцор и удалился.
—И что это было?—почти хором спросили женщины и прыснули от смеха.
—Наверное, перетрудился человек на алкогольной пашне, не видит уже ничего,– недоуменно пожал плечами Петя.
—Нет, он знал куда идёт,—ответил я и стал рассказывать.

Меня почему-то преследуют с юных лет мужчины нетрадиционной половой ориентации. Против самой по себе этой ориентации я ничего не имею. Но всяк сверчок знай свой шесток. Зачем набрасываться-то?
Испания, лихие девяностые годы. Я устроился работать в университет. Преподаю русский язык, ставший модным на волне перестроечных ветров, долетающих из России. У меня много студентов самых разных возрастов. Преобладают женщины и девушки. Мне двадцать семь лет. Я молод и недурён собой. Так утверждают посматривающие на меня озорными глазами и шушукающиеся между собой студентки, среди которых выделяется моя будущая жена Сусанна. До начала урока остаётся минуты три, не больше. Мы стоим у входа в аудиторию, я курю. На лестничном пролёте появляется мужичок с залысинами и издалека начинает орать, обращаясь ко мне:
—Влади, дорогуша ты моя! Как же я по тебе соскучился, дай-ка я тебя расцелую.
Картина Репина «Не ждали». Я оцепенел. Студенты рты пооткрывали. Немая короткая сцена.
—Ну, что же ты застыл? Иди ко мне, любимый!—продолжает реветь придурок.
—Хуан Карлос, прекрати этот цирк,—подаю голос я.
—А что такое? Забыл уже нашу вчерашнюю ночь и знать меня не хочешь?
—Послушай, давай пройдём ко мне в кабинет и всё обсудим.
—Давай, я с радостью останусь с тобой наедине!
Под недоуменными взглядами студенческой массы мы поднялись по лестнице и прошли в кабинет. Ударил я его сразу, используя движение двери при закрытии. Всадил в нижнюю часть подбородка всю свою силу и ярость. Противник пал, ударился башкой о пол, пытался встать. Я не позволил.
—Хуан Карлос, слушай меня внимательно. Ты прекрасно знаешь, я—эмигрант, иностранец. Мне нечего терять. Я тебя просто убью. Исчезни из моей жизни.
Уж не знаю, что там больше подействовало, эти слова, боль от удара или озверевшее выражение моего лица, но соискатель с трудом таки поднялся и убрался вон. Навсегда.
На уроке мы русским языком не занимались в тот день. Я рассказывал своим студентам, что, как и почему. Это был директор частного колледжа, где я работал раньше преподавателем английского языка. Он и в колледж-то меня взял с видами на будущую близость. Не раз пытался её добиться, шантажировал видом на жительство, зарплатой. В конце концов, уволил, а в университет заявился в надежде на маленькую гнусную месть, приукрашенную безответной мужской любовью. «Не надо пуКать понятия»,—говорю я обычно на этот счёт.
Странное дело: может, во многом и поэтому я сблизился потом с Сусанной. После урока—он был последним—я отправился домой пешком. Молодая женщина шла впереди меня, я её окликнул, нам оказалось по пути.
—Н-да, ничего себе историю ты нам сегодня выдал,—обронила она с улыбкой.
—Тебе смешно, а мне не очень,—ухмыльнулся я,—у меня таких историй целая коллекция.
—Ну-ка, ну-ка, поведай ещё что-нибудь.
—Зачем тебе?
—Просто интересно, никто ведь про такие вещи не рассказывает.
—Да ну его...
—Расскажи-и-и,..—протяжно, голосом ребёнка попросила Сусанна, корча просительную гримасу.
Пришлось рассказать: не смог отказать женщине, да ещё такой хорошенькой.
Первым экземпляром в коллекции стал обрюзгший, плохо пахнущий дядечка, сдававший мне комнату в Минске. Я приехал туда поступать в институт иностранных языков. Поступил. Общежитие первокурсникам предоставлялось в порядке очереди и по каким-то непонятным советским критериям. Мне место не досталось. Пришлось искать квартиру. Денег хватало лишь на комнату. Нашёл объявление, позвонил, приехал. Из-за приоткрытой двери высунулось одутловатое мужское лицо, и слюнявые губы промямлили:
—Студент?
—Студент.
—Деньги вперёд.
—Я и комнаты ещё не видел.
—Деньги покажи.
—Вот.
—Проходи.
Я отворил дверь полностью и вошёл в квартиру. Она оказалась однокомнатной. В углу стояла кровать, напротив телевизора—софа.
—А где ж я спать буду?—округлил я глаза.
—Вот тута вот, на диванчике: он раскладной. Диван-кровать, значит.
—У вас и стола нет?
—Есть стол, как же. На кухне.
—Где заниматься-то?
—В библиотеке. Институтской. А зачем же дома уроки делать? Дома ночевать надо. Тебе ж главное—где ночь провести.
—Не, не пойдёт. Не буду я у вас комнату-диван снимать.
—А ты это... Куда ж пойдёшь? На вокзал, что ли? Да и ночь уже на дворе, скоро автобусы перестанут ходить. Переночуй уж, а завтра и решишь, что делать.
Я согласился. Действительно, поздновато было, район дальний, да и устал я сильно. Спать хотелось.
Слава всевышнему, что квартирка вместе с хозяином грязноватой была. Нет худа без добра. Это точно. Заснул я враз, но в диване обитали клопы. Они меня и спасли родименькие. Разбудили и заставили чесаться. Так я и наткнулся на чью-то руку, тянувшуюся к моим трусам. От ужаса я вскочил и начал в растерянности кричать и махать руками, рассовывая тумаки в лицо, кадык, брюшко и другие принадлежности ненавистного тела. Потом сгрёб свои вещи и сбежал.

—И что, ты всегда с ними дрался?—спросила Лариса, когда я остановился передохнуть.
Нам уже сервировали стол, и у всех слюнки текли от вида поданных блюд. Петя налил водки и готовился произнести тост.
—Не всегда, но часто,—ответила за меня, покатываясь со смеху, Сусанна. Она уже слышала об этих и других моих приключениях.

(продолжение следует)

Администратор запретил отвечать гостям на сообщения! Для регистрации пройдите по ссылке: зарегистрироваться