Leda

Последнее искушение Апполиона

Бывает, дама–глория капризна по причине априорного субъективизма времени, собственно, причин гораздо более всегда, но эпоха может принудить своих сиюминутных персонажей ко всему: предательству, потворству, слепоте, убиению и т. д. «Космополис архаики» славою овеян, сенсационная книга, до сих пор не изданная в России, стала культовой, пребывая в эфирном поле Интернета. Сотни тысяч читателей, поток отзывов, критические восторги, казалось, чего ещё желать? Есепкин, когда он не миражный фантом, пусть не терзается оттого, что глуповатые, не слишком образованные издательские лоббисты «не замечают» великое произведение. Им следует не замечать. Между тем весьма многих апологов не оставляет мучительное сомнение: а вдруг в самом деле неизвестный гениальный автор есть фантом, призрак барочной оперы, слишком уж велик и великолепен литературный шедевр, он явно не ко двору и времени, эпохе не соответствует. С другой стороны версии о коллективном написании либо вспомоществовании компьютерных технологий в расчёт брать нельзя, т. к. лексический словарь поэмы индивидуалистичен, здесь ничего невозможно подделать. Кстати, поэтому «Космополис архаики» и невозможно использовать эпигонам, сетевым воришкам и татям. Итак, величайший художественный памятник эпохи сегодня также априори эфирно статичен, реален, его создатель своим фактическим отсутствием во временной реальности продолжает мистифицировать город и мир. Быть может, нахождение на вершине не полагает возвращения к подножию и автор последней великой сенсации изначально по приятии золотой стрелы Аполлона был упреждён, чем иначе объяснить его невидимость. Где сам Есепкин, кто ведает?
Впору заказывать портрет неизвестного с красным шарфом либо чёрным кашне. Писатель-невидимка теперь сам притягивает внимание вдумчивой аудитории, пожалуй, не меньшее, чем его произведение. Снега Килиманджаро манят ибо смертельны, образ современного Сервантеса не может не будировать общественный интерес. В чём и уникальный фокус: «Космополис архаики» сделал культовым издательский истеблишмент, запретный плод сладок, Есепкин во вретище мученика ещё при жизни причисляется к литературным святым, по крайней мере имя его в пантеоне русской литературной славы. Категорические императивы и символика величия Слова в минувшем России, Есепкин представляется лишь парадоксальным исключением. Звёзды гаснут, сияние видимо, алмазная Звезда автора «Космополиса архаики» освещает тёмный затворный некрополь некогда могучей русской словесности. Любопытно, сколь часто наши узколобые издатели тризнят «мальчиков кровавых в глазах». Аллюзионно по трагике судьба Есепкина схожа с судьбою царевича Димитрия, в Угличе, наверное, и сегодня бродят напыщенные куры, мёртвою кровью омывшие царственный миф, повернувший течение российской государственной истории. Когда царевича не зарезали, Годунов и Лжедмитрий сиренствуют – иже херувимы, пусть в аркадиях уронят слезу Пушкин с Мусоргским, пусть народ не рыдает и мать-схимница не терзается бессонными ночами в молениях о мальчике своём, когда его зарезали, а куры чрез века стали воробышками, навеяв конгениальную симфонию Курёхину, внове поплачем все мы. У Есепкина в знаковых шести полисах, один так вовсе «Царствия», убиенные, успенные цари с августейшими растерзанными семействами есть основные герои, базовость «Архаики» -- сотронная, царская. И ко снегу, к отбельному, туда, «где рдеют фрески выбеленных бурь». Снег на вершине русской литературы не тает, он вечен, внизу суетятся пигмеи, сочиняющие с быстротою сорочьего трещанья. Они обязаны попрать и не заметить Учителя, долженствует им разве на гвозди (молотки) указать при распятии. Естественно, мастеру не к кому было обращаться за помощью, да и смешно, в общем, даже представить подобное обращение. К кому? Малограмотность, бесталанность – не пороки. Пороки современников куда страшнее. Архаические триптихи отражают римские каверы понтифика, русские первосвятители до чудесного иносказателя христианской каноники не дошли. Парафраз не слышит церковь, миряне торгуются иудским серебром. После Солженицына и Бродского Есепкин, буде сущий, очевидный потенциальный Нобелевский лауреат, нужен ли он России нынешней? Вероятно, среди равных никогда места нет избранному. Даже оглашенные всенощной литургии не расслышали, слушать её не пошли. Есепкин молчит, культурный Питер и сановная Москва читают, культовая слава «Космополиса архаики» становится непомерной. Впрочем, в истории аналоги варварской дикости отыщутся всегда, поэт-мистик, ещё в «Перстне» и «Пире Алекто», по свидетельству Л. Осипова, предсказавший судьбу «Архаики», это знать обязан. Византия платит по-государственному, «откупное серебро» (Есепкин) для пророков не жалеет, а карманы им набивает чернь-элита, падкая, архетипажно – коллективное бессознательное – западающая на ложный блеск и эзотерически замкнутая в девятом круге Ада. Пока Есепкин её писал, портретировал, отражение гидры увеличивалось, та вывалилась из рамочности зеркальной и возжаждала новой праведной крови. Как смыть её потом всей чёрной кровью?

Виссарион КОРОЛЕНКО

Leda

Воспоминания о Прозерпине

Шумит первопрестольная Москва, безумствует, витийствуя и немолчно расточая флюиды своего безумия. Что останется от нашего удивительного времени? Цивилизационные реалии, а розы духовности? Почивают они в бозе, в малахитовых шкатулках томятся и вянут, глубоким смертным сном почивает Духовность, ангели небесные Господние ее не разбудят и трубы Иерихона. Какой Овидий сложит метаморфозы, переведет их с мертвой латыни на доступный и понятный толпе язык, нет сегодня такового. Светел великий пиит, слишком светел, плыть ему с Одиссеем к Лесбосу. А вот фигура посумрачнее возникла из хаоса неясного строительства башен коринфских, чумовой архитектуры, юдолей пития и разврата.
Готическая сага «Космополис архаики» распространяется по Москве столь стремительно, что сейчас о ней не рискуют дурно высказываться известные публичные фанфароны, в том числе рублевские конформисты. Садовое кольцо обратилось в пламенный круг чтения, высокая мода на архаику тиражируется в элитарной среде. Экзистенциальный пафос явления эстетического феномена, пожалуй, имеет психологическую основу. Архетипажность общества у нас достаточно линейна, отсюда вывод: культовую персоналию нельзя уничтожить, пока толпы витийствующие ее прославляют, либо, по крайней мере, пока не предали ее забвению. Очевидно, Есепкина легче было не заметить, нежели утилизировать «имя России» впоследствии со всей пафосностью апологов жертвоприносительства. Костер давно разожжен в горячих головах русских литераторов - рестораторов, не чаявших увидеть на веку мгновенное мессианское возвышение собрата по перу, невыносимое в рамках цеховой кастовости. Как перенесть чужую славу? Сложно. Некий св. Патрик пришел, уничтожил змей наружных и подземных, увидел и победил. Он вроде с Гекатой знается, завтракал с Генрихом Четвертым и еще Бог знает с кем. Говорят, может повторить за Воландом: это выдумки досужие, они все переврали (евангелисты, а то и пигмеи современной словесности).
Почему так? Его заметила толпа, но он-то в толпе и не был никогда, возможно, жалкий, жалкий нищеброд-калика ибо кто видел нового покорителя Москвы сиречь ее кровителя? Да никто и не видел, видеть не мог. Разве сам святой Георгий. Человек, написавший «Космополис архаики» вряд ли встретится с Липскеровым и Щербиной в метро, тем паче с учетом написанной им ранее «Готики в подземке». Есепкин мгновенно стал знаковой фигурой только благодаря эффекту «сарафанного радио», из Интернета его сага выпорхнула, как набоковская мертвая бабочка. И оказалась живее живых, смотрите, странный гигантский махаон летает, лепир чудо как великолепен. Произведение античного золотого чекана вряд ли годится для современности, кто же спорит, тем фееричнее его триумф в Москве. Мелькнут два – три десятилетия, от нынешних успешных литамаркордовцев не будет следа, они все в материальном мире и, надо сказать за Солженицыным, обустроились в нем на диво. Однако, увы, ценности в ипостаси жрецов искусства и избранников муз не представляют.
С «Космополисом архаики» история иная, не по Радзинскому, уж если суждено Аполлону фолиант сей осветить факельным пламенем, дабы толпы узрели, так теперь его куда и запрятать, больших усилий требует подобное культурно–массовое мероприятие. Мир параллельный спит и видит сны, рождающие чудовищ, Чума, Царица Чума на их домы. Итак, московской и российской элитам приходится, скрепя бесчувственное сердце, мириться с экзистенциальной усмешкой философической Фортуны. Благо, материальным разделом не обязательно обременять себя и близких, а слава – что значит она в мире торжествования Ада, мыслимых и невообразимых пороков. Как заметил Гамлет, вкруг предательство и обман, так что проглотит, проглотит новый Вавилон как-нибудь в розовых сумерках и сей неформат. Ото сна разума много чудищ в столице, где любая задача решаема при условии материализации и фетишизации идеи. Вот в чем коварность метафизики вавилонской земельки, здесь любовь и коварство – одно. Меж тем «Космополис архаики» уже нельзя не брать в расчет даже бездушным нашим глухарям и павлинам (народ полюбил). Грозного мало любили, опять некая странность Истории, к тому же сам автор новейшего путешествия по загробному миру представляется любителем празднеств и пиров (что Коринф), а его мистический профиль в башне из слоновой кости повыше верхотур вавилонских посверкивает в темном огне Звезды Вифлеема. Волхвы, волхвы, речете ль правду москвичам, кто явлен им, кто надежду обещает и сам во Слове преображается, горит?

Кама ВЕЛИНСКАЯ

Leda

Безсмертие

Нездешними цветаевскими вечерами в музодарном замке звучит орган. Алмазные донны и мёртвые панночки из Малороссии слушают молча, кружатся в странных танцах, веселия алчут и веселятся. За клавиатурой Гендель. Многие тени великих бывают здесь, навещают монастырскую обитель. Покой и воля. А что ещё нужно львиному сердцу и мёртвой душе? Да ничего. Отзвучат фуги, выйдут под сиреневый абажур изысканные чтецы, начнут удивлять псаломами успенных прелестниц арамейских и диканчанок. О чём это я? В «Жертвоприношении» такие слова срываются с губ обречённого героя, бытового слушателя баховских кофейных кантат. Он повинен смерти. И все повинны. Так о чём я?
Сложно определить, но возможно подсказать, где выход из тьмы египетской. Прочёл на сайтах о «Космополисе архаики», нашёл книгу, начал читать, признаюсь, без особого интереса. На том и попался. Это действительно - мраморная ловушка, по крайней мере, для ценителей русской поэзии. Критика теперь обрела хлеб насущный на времена нынешние и присные, пусть блещет метафорической риторикой, иным софистам в укор, пусть венских риторов побеждает. Вообще, совсем нет желания каким-либо образом участвовать в литературоведческом анализе структуры книги, впечатление столь сильное, что, право, и неважно вовсе: как воспримут шедевр критика, литературоведение, королевская рать теоретического сектора словесности. У России появился выдающийся художник. Если автор «Космополиса архаики» материален, он воистину велик. Нельзя написать подобный феноменальный текст и не сгореть в бледном огне гениального Слова. Подлинное слово всегда огонь, жертвенный и мистический, поскольку неясен дар творца, неясно, кто стоит за ним, кто, либо что направляет духовную латентность в мир, принуждая мир к приятию самого благодатного огня и последующих метаморфоз.
Конечно, мировая литература даёт многочисленные варианты, берите, кто желает, благо, время отсеяло золотые зёрна избранничества от плевел художественной рутины. Удивительно другое, обычно современники не балуют современников, поди разбери - где великий Буонаротти сидит, а где маскирующийся профан. «Космополис архаики» маски срывает, надевая на всех одну - Маску Красной Смерти. Вот вам и маскарад, коль желали веселья. Безусловен лейтмотив книги: мировое предательство бесконечно препарируется, музыка обращается в «трупный» материал, потом вновь становится гармонией, но совершившие грехопадение, девятикруговые адские предатели уже в узнаваемых желтушных хламидах. Они могут идти на бал, в замки, монастыри, могут веселиться с жертвами и сторонними, не могут одного только - быть прежними. Художник выжигает клеймо, наперсник пироносного античного разврата виден издали, и уж наше дело: радовать его неведением, потчевать золотистыми плодами со столов (Саррот иль Павича), брезговать общением в случае бытийности нонконформистов. «Космополис архаики» возносит читателя к небесам обетованным, обещает потерянный мильтоновский рай, манит смертельным цветовым поликолором, литургикой священной весны.
Непременный участник пиршеств нарицательный Ирод-царь, он был в истории фигурой, в книге стал знаком. Все прощают всех, если равны, а избранные в нашем мире лишь жалкие тени, посему - вечерейте с Иродом, кто подобен человеку.

Святослав РЕЙНХАРТ

Leda

Последний акафист

Едва появившись в Интернете, готический «Космополис архаики» стал заноситься литературными гурманами в музейное пространство духовных раритетов. Между тем автор делающегося культовым произведения мало кому известен. Он - абсолютно закрытая персона. Из потока газетно-журнальных публикаций, взахлеб повествовавших о появлении гениального художника в 2000-2002 годах, явствует, что великий поэт некоторое время тому выходил из андеграунда, покидал башню из слоновой кости. Его самиздатовский сборник «Готика в подземке» восторженно приветствовал полумифический Арсений Тарковский. Представители современной литературной элиты воспринимали автора, введшего в мировую литературу новое жанровое определение, с неизменным пиететом. Однако певец постмодернизма и реаниматор Серебряного века был вытеснен из современной художественной агностики, его культовость определилась в социумном подпольном тупике. Когда на рубеже столетий редакторы литературных журналов в буквальном смысле выпросили у родоначальника готической поэтики несколько текстов и опубликовали их, творческая среда взорвалась: иначе как гением масштаба корифеев антики и ренессанса «архивиста» не называли. Сегодня исполинская фигура мистика-минималиста и магистра горней литературы вызывает бурный интерес в связи с давно ожидаемой знатоками публикацией его главного творения - «Космополиса архаики». Поэта–невидимку сравнивают то с Гомером, то с Данте. Естественно, любое сравнение весьма условно. Формальная очевидность: книга подобного уровня реабилитирует наше время протолитературного глянца. С момента обнародования «Космополиса архаики» можно говорить о брутальном демонтаже современных гламурных конструкций на литературном поле. «Космополис архаики» обретает статусность духовного символа эпохи, его конический пылающий призрак возносится над пейзажами художественного упадничества на манер дантовского чудесного собора и открывает перед потрясенным читателем девять кругов нового ада.

Юлия ТАУБЕРГ

Leda

Асийские палимпсесты

Русская литература обрела мировую вершину. Элитарии от изящной словесности последние десятилетия ожидали некоего чуда, явления литературного мессии. Колокол прозвонил. В Интернете неизвестно откуда появился «Космополис архаики», за считанные дни книга стороннего фантомного автора сделалась предметом ажиотажного внимания. Удивительная для нашего времени художническая пассионарность сочинителя определяется пугающей знаковостью античного по мощи письма. Мистика во всём. Как и откуда могло возникнуть это глобальное тяжеловесное полотно, тем паче на фоне легкословных каверов Пелевина , Сорокина и Кº. История изобилует примерами глухоты современников к гениальным безумцам. Но чудо уже с нами: человечеству навеян «сон золотой». Первая сравнительная параллель- с Данте. «Космополис архаики» столь же полифоничен, имеет ряд внутренних констант. Хотя по объёму он несколько превосходит «Божественную комедию», автору удалось избежать повторов, здесь едва не каждое слово на вес золота. Вероятно, книгу эту будут оценивать грядущие поколения, нам вряд ли стоит стремиться к разгадке феноменальности «Космополиса архаики», слишком велик соблазн упрощения либо остранения (Шкловский) космополисного бездонного пространства, открывающегося по вторичном и последующих прочтениях. До абсолюта доведена степень трагичности, но её шпиль на горней высоте, что априори полагает катарсис. Автор привёл пушкинскую ямбическую рать к солнцу Аустерлица, а на солнечных берегах реки Леты образовались гигантские трагические «гравиры». Пророков мрачность есть единственно возможное условие их явления. Спасительное чтение даровано всем жаждавшим.

Александр МАКСИМОВ

Leda

Фарфоровый Пантеон

Времена, времена. Российская гуманитарная элита страждет, как пустынная чахлая оазисность. Ядовитым смарагдом наливается анчар, где-то маньчжурские кустарники зацветают, кипарисы миндального Крыма будят ассоциативные грёзы: уж не Винцент ли вновь жаждет вечной весны? Сверкает жизнь всеми красками, надежды возвращает. Бывает, эпоха входит в противоречие с природной и цивилизационной цикличностью, тогда могут назреть революционные, а не эволюционные ожидания. Если бы человечеству были известны ещё восемь евангелических историй, что стало бы с христианской догматикой. Едва не гамлетовский вопрос. И нужно- то людям немного, хлеб духовный и чья-то голубая кровь, за них излитая пред сапфирным Дьяволом. Элита страждет, вороньё взлетает с полос жёлтого ржевника над бедной головой Ван Гога.
А ведь, ей-Богу, время радоваться и камни собирать. Не было ни гроша, да вдруг…Интернетовские порталы сегодня таят блистающую Звезду. Эта портальная Звезда - книжка, таких писалось множество, только вот не все равенствовали ауре вселенского Космоса. «Космополис архаики» в Инете являет собой некое чудо света, не восьмое ли? Писать об этой книге бессмысленно, её нужно читать, затем перечитывать, каждый здесь найдёт своё, от академика до простолюдина. Весьма правдоподобной выглядит сакраментальная теза: космополис пытаются замолчать новейшие фарисействующие квазиэлиты. Что печалитесь, Марк Анатольевич, выше голову держите. И вы, Юрский и Роман Григорьевич, порадуйтесь чуду, его на всех нас достанет.
Труд воистину велик - и по духу, и по размеру, поставить рядом нечего, а коль поставите - сравните. Честное сравнение только на пользу. Не было ещё в русской литературе такого, скорее, не будет далее. И традиций нет в исторической ретроспективе, и мировой художественный субстрат ничего подобного не содержит. Весь космополис пронизан ароматом нагорных цветущих лугов, весной такое благо особенно пьянит. Страницы полнятся аурной благоуханностью, определим её как арому серебристых гортензий в астральном пурпуре.

Мирра ФРИДМАН

•

"Писать об этой книге бессмысленно" -а вы все пишете и пишете под разными именами. Leda, вам не надоела еще эта тягомотина? Прогресс побеждает архаику!

Винцент жаждет избавиться от завядших ушей.

Leda

Одиночество в мраморе

Смотрящий из Ада видит ли Рай? Эдем видит, но не сохраняет своих бледных отроков. Тема добра и зла обрела в русской литературе вариационную полифоничность, как и в искусстве в целом. На общую мультисегментную картину пали отблески иерусалимских сновидений, библейский метафорический трафарет обусловил тематику и типажность образов. Историки искусств явно не ожидали здесь каких-то новаций. Оказалось, напрасно. «Космополис архаики» при всей его целостной значимости можно рассматривать и в качестве нового магистраторского пособия в изучении оттеночности коллизий, связанных с развитием самого предмета спора. А копия критиков ломались во множестве. Основой всегда служила западническая культурная традиция, русская философская мысль не детерминировала проблематичные узлы проблемы столь определенно, как Запад. Ницше, Шопенгауэр, Хайдеггер, Адлер, Фромм дали примеры подлинной диверсификации многозначного философского форума.
По сути Есепкин совершил революционный (в рамках литературного искусства) прорыв, его космополис с филигранной четкостью и точностью определил позиции сторон, кто же – по ту сторону Добра и Зла, кто адаптирован к земной бытийности и в состоянии трансформироваться при надобности, необходимости. В «Космополисе архаики» создается торжественный и скорбный тезаурис русской речи, архаическая минорная лексика является прелюдией, читатель входит в некую небесную обитель, странный художественный Город, где утопленные ангелы медленно плывут по черным каналам (зачем и словарь скорбящим). Уж не аллюзия ли это Петербурга с Мойкой и Фонтанкой, града, нам давшего цвет отечественной мистики? Весьма возможно. Именно лексическая аутентичность завлекает странников, решившихся на путешествие по загробному миру. Естественно, решиться немыслимо тяжело, меж тем, страхи и опасения напрасны, автор книги сам в обличье Вергилия ведет вошедших и надежды их только умножает. К чему печаль, ее умножение, когда эстетические красоты покоряют даже непосвященных, а литургика священной вечной весны создает катарсический эффект. Ад, Аид лишь в артовском зерцале, успокаивает ведущий, следуйте смело за мной. Христос сказал: вот идет хозяин этого мира, но он надо мной не властен (вольное толкование). Зато властен надо всеми и всем в жизни земной. Уж не падшие ли ангелы утопленны в Обводном? Демонический Нарбут с выбритою головой, падший ангел Серебряного века, чуть отхлебнул из кубка античности, который держали Эдип и Электра. Пили из него, точнее, пытались алкать многие, Гете и Шекспир, Кафка и Фрищ. Есепкину, видимо, тот же сосуд подносили, без оглядки на внешнюю формальную русскость.
Автор «Космополиса архаики» утяжелил и западную традицию, он впервые в русском художественном времени развил, определил, детерминировал Тему и поставил точку в истории векового экзистенциального подвижничества литературных поколений. Именно для такого рода граненого вербального приговора понадобилась архаика в лексическом царственном декоре готической саги. Зло есть все и оно во всем. Фауст тщетно страдал, как и юный Вертер, их равно бы нашли. Колпачники, адники так и снуют в архаических полисах, их бледнозеленые хламиды и желтые колпаки видны за мили и вёрсты, им подвластны все Мраморные и Мёртвые моря, все Тосканы и Медины. Азазели избирают жертву по голубой крови и царственной стати, иные пойдут следом. И любят они прелестное время мирового цветения, замковую идилличность. Бессилие пред всемирным Злом характеризует и объединяет хор и героя, толпу и поводыря, но знающий по крайней мере имеет выбор: умереть или погибнуть, чтобы в Эдеме ангелы о нем хотя поплакали. Истинно, кто воспомнит о вечной душе – невежда из легионов пирующих, себя выдавший невежда.

Игорь СЛАВИНСКИЙ

•

Путеводитель по Аиду

Киоты всемирной литературной классики хранят достаточное количество полотен-икон с золотым обрезом. Сложились традициональные градационные контенты, произведение, отвечающее эпохальным параметрам, духу времени легко обнаружить в адекватной хроносной нише. Иначе говоря, художник, будучи в плену у времени, выступает не только в тривиальной роли заложника вечности, а и вынужденно облачается в одежды современников. Одеяние Смерти при этом скорее отпугивает либо смешит обывателя, склонность гения к пожертвованию и самоистреблению навевает обывательские же скудоумные мысли, в творческой среде считается метафорой. Так спокойнее – предавать и не замечать убиения святых. Вообще скудоумие есть отличительная черта всякого (элитного и маргинального) социумного среза, исторически ответственного за палачество. До конца не ясно, какое из двух известных качеств, алчность или глупость, более вредоносно для Творца, просто Божьего человека. Одна старушка подбросит хворостинку в костёр, дабы жертва аутодафе излишне не мучилась, иной крестьянский сын принесёт бензин в коровьем черепе – плеснуть в костерок с той самой целью, старая дама из интеллигентских кругов остановит сочиняющего сакраментальным: «И зачем писать ещё, столько пиес хороших написано».
Воистину розовый глупец способен дать фору алчному брату Каину, Плюшкин не дойдёт мыслию до тёмных глубин подсознания, на которых зарождаются гаты вневременного предательства апологов глупости, ей глорию и поющих. О прочих пороках человечества речь вести вовсе бессмысленно, они априорно индульгируют невообразимые расправы, в том числе над царствующими династиями. Думаю, стоит согласиться с основными тезисами статьи Леонида Гатова «Средневековый Тютчев», посвящённой, в частности, текстуальному анализу книги «Космополис архаики». Действительно, некая параллелизация текстов Тютчева и Есепкина выглядит оправданной. Вспомним тютчевское «на роковой стою очереди» (с ударением на последнем слоге в слове «очереди»). Расстановка неправильных ударений – один из художественных инструментариев, позволяющих писателю создать «перевёрнутый» эмоциональный контекст, когда других способов для выноса эстетики произведения в литературный космос не существует. «Космополис архаики» содержит множество означенного рода неправильных установлений, на их гипероснове строится вся эстетика поэмы. Разумеется, указание на жанр условно.
Гоголь решил: «Мёртвые души» будут поэмой, она-то, кстати, малоросского мистика и сгубила, не во втором томе дело, не в камине, Гоголь просто не смог далее выносить собственные тексты, точнее их неабсолютное совершенство. Нет гармонии высшей – не нужно жизни. Вероятно, мёртвая панночка вдоволь нахохоталась, глядя на вылетающие в европейское закатное пространство вместе с дымом слёзы мальчика Коленьки. Черти, черти, Брут, новые меловые кружки, одно ведь не спасёшься. Есепкин в достаточной степени населил пространство космополиса теми самыми мёртвыми панночками-диканчанками, недаром его подозревают в мистифицировании всего и вся. Так вот – речь о словаре. Поэт-мистик, не имеющий даже теней Великих у себя за спиной, обогатил русскую лексику огромным сопластованием лингвистической алмазосодержащей материи. Его архаичность современнее нашего века. Быть может, «средневековый Тютчев» обманул современников, а чтобы спастись, попробовал надеть маску Йорика. Уцелеть нельзя, он-то знает, изменение внешности не влияет на судьбу пророков, перечитайте жития святых, евангелические сказания. И сейчас нужно упомянуть о главном. «Космополис архаики» -- именно сказание, страшная сказка. Их на Руси достаточно, унифицированных для детей бесконечных потерянных поколений, правда, т а к о й страшной читать ещё деткам детей не доводилось. Уникальность автора «Космополиса архаики» в том, что его нельзя отыскать по означенным выше категорическим символам -- времени не соответствует, здесь бессильны интернетовские поисковики. Сколько эзотерических личин следует сжечь в августовском огне Господнего лета, чтоб часть подлинного лика увидеть? Кто знает. Хотя сам Есепкин, похоже, не сомневается в бесполезности маскарада, в его страшной Сказке «всех отыскали по цветам». А смысл хождений прост: оставление Слова в киоте.

Ирина ЛЕВИТИНА

•

Кофейные арабески для Персeфоны

Маркес после «Палой листвы» не сомневался в мировом триумфе, но до «Ста лет одиночества» понадобилось идти «своим крестным путём». Прав и Хемингуэй: победитель не получает ничего (в эзотерическом смысле). Кто судьи земные? Быть может, парадоксальность есть трафарет бытийности, а для любого мессии уготованы свой позорный столп и свой крест. Появившийся в Интернете академический в высшей степени литературный монолит «Космополис архаики» за несколько дней собрал нереальную по меркам нашего времени аудиторию - десятки тысяч читателей. И это античная жатва. Если учесть, что мировую паутину посещают преимущественно молодые люди, а книга при всей эпатажности и сенсационности (во всемирную литературу введено новое жанровое определение) академически детерминирована, можно говорить об абсолютной парадоксальности. Почему «Космополис архаики» заблистал в сети и не дошёл до, надо полагать, своего элитного читателя? В сущности, такого вопроса нет, объяснение соотносится с тезами формальной логики. Апология великой книги впереди, пока у неё великая судьба. Д. Лондон устами Мартина Идена пророчил: если даже немногие слова принимает печатный станок - здесь что-то не так. Действительно, каков современный издательский «контент»? Тут, по определению того же Лондона, обретаются литературные неудачники. Это в лучшем случае. «Ардис» и Кº были бы закрыты для Бродского, когда б не изгнание. Перст избранничества и избирательность великой судьбы довлеют над автором «Космополиса». Критике и современникам «комильфо» ясно, что подобную книгу написать сейчас невозможно, времена колоссов антики минули. Вероятно, создатель готической саги ошибся эпохой, да и существует ли он реально? Не иначе как в шутку предложив издательствам «Песнь песней», он отошёл в тень олив. Берите, кто возалкал. Ажиотаж вокруг «Космополиса архаики» нарастает. А что издатели? На второй день после смерти Солженицына глава «Имки-пресс» г-н Струве с неподобающей весёлостью вещал о пятой пресс-конференции за день, экая слава. Русскоязычные издательства за рубежами России - отдельная печаль, функционируют себе некие кооперативы надомников. Да что и взять с них, если российские коллеги давно учат паразитированию на сомнительной классике и брендовых «макулатурных эпопеях» (Иосиф Александрович), удивляя безграмотностью книжных текстур в глянце. Действительно великий литературный памятник эпохи упадка, создавший новый тезаурис торжественности и скорби, белыми розами и золотыми ветвями украшают «молодые львы».

Лидия ГОРЕНКО

Администратор запретил отвечать гостям на сообщения! Для регистрации пройдите по ссылке: зарегистрироваться