Leda

«КОСМОПОЛИС АРХАИКИ» СИРЕЧЬ ЛИТЕРАТУРНОЕ ЕВАНГЕЛИЕ

Русская литература обрела мировую вершину. Элитарии от изящной словесности последние десятилетия ожидали некоего чуда, явления литературного мессии. Колокол прозвонил. В Интернете неизвестно откуда появился «Космополис архаики», за считанные дни книга стороннего фантомного автора сделалась предметом ажиотажного внимания. Удивительная для нашего времени художническая пассионарность сочинителя определяется пугающей знаковостью античного по мощи письма. Мистика во всём. Как и откуда могло возникнуть это глобальное тяжеловесное полотно, тем паче на фоне легкословных каверов Пелевина , Сорокина и Кº. История изобилует примерами глухоты современников к гениальным безумцам. Но чудо уже с нами: человечеству навеян «сон золотой». Первая сравнительная параллель- с Данте. «Космополис архаики» столь же полифоничен, имеет ряд внутренних констант. Хотя по объёму он несколько превосходит «Божественную комедию», автору удалось избежать повторов, здесь едва не каждое слово на вес золота. Вероятно, книгу эту будут оценивать грядущие поколения, нам вряд ли стоит стремиться к разгадке феноменальности «Космополиса архаики», слишком велик соблазн упрощения либо остранения (Шкловский) космополисного бездонного пространства, открывающегося по вторичном и последующих прочтениях. До абсолюта доведена степень трагичности, но её шпиль на горней высоте, что априори полагает катарсис. Автор привёл пушкинскую ямбическую рать к солнцу Аустерлица, а на солнечных берегах реки Леты образовались гигантские трагические «гравиры». Пророков мрачность есть единственно возможное условие их явления. Спасительное чтение даровано всем жаждавшим.

Александр МАКСИМОВ

Leda

ВИШНЕВОЕ МИРО ВАН ГОГА ЗА АРХАИЧЕСКОЙ АМАЛЬГАМОЙ

«Ибо нищих всегда имеете с собою,
а Меня не всегда»
От Иоанна, 12:8
«Мы тоже краской благовонной
Ожечь хотели тернь гуаши»
«Космополис архаики», 3.2. Псалмы

В Ефраиме Иисус пытался утаиться от народа, за который должен был умереть. Кто из достойных веры знает что-либо об авторе «Космополиса архаики»? Помимо скупых биографических сведений, нескольких десятков интервью, очевидно, перевранных репортёрами, до современников не дошло ничего. А знать о Есепкине хотелось бы, когда есть вопросы и нет ответов, следует смотреть внимательно: NB, мы имеем дело и не с литературой вовсе, здесь явно иные ярусы созерцаемой живыми Вселенной. Чистое нардовое драгоценное миро ещё таит благоухание, Марфа ещё служит, а вечеря-то иная. Но вечеря эта станет исторической, просто для нового созерцания нужны расстояние, перспектива, нужны потомки, хотя бы не убивающие и не лгущие, пока – лишь канун Пасхи, значит, пока время умирать. Не знаем ничего мы и об учениках, есть они, были? «Космополис архаики» в принципе есть в абсолютной степени завершённое произведение, которое не полагает воспроизведений. Писать в этом стиле и этим языком невозможно, однако ученики совсем не обязательно должны походить на учителя, важны методика, постулативность, императивы. Есепкин перевернул русское литературное время, точнее, безвременье, после «Космополиса архаики» революционная ситуация назрела в литературоведении, критике. Эти инфантильные персоналии с незапамятных времён хромают на обе ноги. Они не могли окончательно испортить вкусы советской читающей публики (их как таковых не было, ушли Тютчев и Случевский, русская Муза поэтическая подверглась гонениям со всех сторон, непрофессионалы её и загнали благополучно, один Есенин чего стоит, вкусы истребились объективно вместе с предметом, источником вкусовых пристрастий), они могли разве лгать, ложь в искусстве столь же пагубна, сколь ложь в истории. Сегодня время воистину вандалическое, «ЭКСМО» издаёт Есенина в «Библиотеке великих писателей», подобная литературно-художественная неадекватность урочно сообразуется, пожалуй, с занесением сочинений Леонида Филатова издательством «АСТ» в «Золотой фонд мировой классики». Оба прекрасны, по своему трагичны, Есенин, тот совсем гениальный самородок, но он никак не великий писатель, Филатов и сам бы не пожелал в качестве равного находиться рядом с Борхесом, Камю, Фришем. Это не его место. Нынешнее литературоведение хуже советского, его лучше не трогать. Детерминировано другое: по сути исчезла сама литература. Её чем заменить? По сути объективно и появление «Космополиса архаики». Оно стало головной болью для современных русских литераторов. Отсюда неприятие, полярность в оценках читателей и антипрофессионалов. Если ныне мировая литература в классической форме действительно истреблена,а уж советская эпоха по-революционному истово истребила всё самодостаточное на эстетической, художественной ниве, книга Есепкина являет эталон возможного письма. Нельзя заступаться за мелом очерченный круг, смертельно опасно приближаться к истине. Латентных создателей великих творений в массе остановили на взлёте, зачастую их уничтожали физически. Сочинительство не возбранялось непосвящённым, т. к. им предстояло одолеть немыслимую дистанцию, они не были столь уж опасны и, как правило, гибли у подножий, никого не тревожа, не ведая, что и творят (тот же Есенин, бесчисленные массолитовцы, ранее – пушкинская плеяда, позднее – Шукшин, прочие «народные самоцветы»).
«Космополис архаики» возник в пустоте, думаю, он будет стоять особняком ещё длительное время, пока история не спрессует эпохи. Впрочем, условность искусства не предполагает исторической классификации. Многими отмечалась полиструктурность книги, действительно, «Космополис архаики» не только полиструктурен, но и полистилистичен. Как минимум, в нём сочетаются три стилистических пласта: архаическое письмо, эпическое и лирическое (это если не выводить за скобки псалмы и некоторые этюдные тексты, языковая доминанта которых, аутентика, неземная аурность просто поражают). Разумеется, деление грубое, оно лишь обозначает суть. Так вот, архаические части книги удивительным образом «повторяют» этюды, полотна Ван Гога. Их объединяет внешняя брутальность, некая эстетическая неровность, отход от классических канонов. В сравнении с мастерами строгих стилей Ван Гог – бунтарь, разрушитель гармонии, чтобы такое убеждение преодолеть, понадобилось более века. Архаические тексты в книге Есепкина в принципе не с чем сравнивать, их трудно осваивать, их чтение оставляет невыносимо тяжёлый осадок, аналоги такой надрывности бесполезно искать, в русской поэзии – точно. «Космополис архаики» осознанно перевёрнут, реальность заменена ирреальностью, метафизикой, поэтому художник (Винсент Ван Гог лишь один из участников бесконечных скитаний и трапез, мытарств и пирований) видится за архаической амальгамой, а не перед нею. Книжное зазеркалье поглощает фантомные миражи, излюбленные страдающим Винсентом цвета, краски также поглощены, он непременно является в вишнёвом ореоле, его время в книге – вечный июль, драгоценное благоухающее миро вишнёвых цветов щедро расточается в летнем воздухе, для земной жизни явно не годном.

Амалия ГОРДИНА

Leda

Золото и сонник

«Глорийные, прощайте, зеркала,
Сребрите мертвых панночек невзрачность»
«Космополис архаики», 2.2. Кровь

Появление в Интернете современной «Божественной комедии» сопровождают мистические знамения. В истории мировой литературы периодически происходили подобные вещи. Вспомним, чтобы не удаляться от отеческих пенатов, едва не серийные знаки, подаваемые некими метафизическими силами при попытках первоначального издания «Мастера и Маргариты». В данном случае наблюдается приблизительно то же самое. Интересные детали припоминает Лев Осипов, в своих «Записках литературного секретаря» он рассказывает, в частности, об уникальном случае. Когда одна из крупнейших российских типографий осуществляла андеграундное издание книги Якова Есепкина «Перстень», её рабочие прекрасным ноябрьским утром обнаружили, что с сотен пластин исчез гигантский текст, накануне вечером текст на пластинах присутствовал и, в качестве доказательства необычного явления, на потайных полках (от цензуры) остались готовые бумажные экземпляры снятого текстового материала. Осипов рассматривает случаи такого рода десятками. Так Божественная либо Готическая комедия «Космополис архаики»? Может, gottическая? Не суть важно. Михаил Булгаков жестоко поплатился за написание романа века, ранее за словесность, чернила для материализации коей были темнее возможного и разрешённого цвета, платили и жизнями, и по гамбургскому счёту Гоголь, Ал. Толстой (за «Упыря» и «Семью вурдалаков»), лжеромантический Гриневский (Грин). Впрочем, российские камены мистическую линию никогда особо не приветствовали, не благоволили её апологам. Иные авторы романов века, в их числе Джойс, темноты избегли. Традиция, пусть и не яркая, историческою волею всё же возникла и в России. Ну, естественно, не такая мощная, как на Западе, в США, Латинской Америке, Индии и даже в Африке. Европа здесь явно преуспела. Есепкин не мог не учитывать опыт предшественников, в его «Космополисе архаики» содержится огромное количество мнимых обозначений Тьмы со всеми её обитателями, адские армады превентивно помещаются в условное иллюзорное пространство, выход из сих зацементированных подвалов делается мало возможным, между тем частично «стражники тьмы» (небольшими отрядами) время от времени прорываются хоть и к горящим зданиям, к нижним и верхним их этажам.
Великий мистик и мистификатор всячески избегает прямых обращений к смертельно опасным визави, конкретных обозначений и названий. Вероятно, поэтому в книге изменены практически все географические названия, имена, более того, изменены трафаретные слова. Если продолжить опосредованную творческую аллегорию, можно допустить, что и неканоническая расстановка ударений в словах также взята Есепкиным на вооружение с прозрачной целью – уберечься от «адников», «черемных», замаскировать, зашифровать всё и вся. В итоге на художественном выходе мы имеем фантастическое по мощи античное полотно. Волшебное воздействие книги обусловлено её целостностью, гармоничностью. Представьте: Булгаков зарифмовал «Мастера и Маргариту» и зарифмовал безупречно, это невозможное действие. Есепкин свой труд зарифмовать сумел, в чём и потрясение для читателя. Великий булгаковский роман обвиняли в определённом инфантилизме, действительно, Майринк и Белькампо куда более естественны в ипостаси мистических проповедников слова, нежели наш гениальный классик постгоголевского призыва. В чём, в чём, а в инфантилизме ни Есепкина, ни «Космополис архаики» обвинить, думаю, никто не решится и не вознамерится. Скорее наоборот: решатся обвинить автора в намеренном затемнении сюжетных линий, излишней метафоризации, усложнении ирреалий. И здесь, не исключено, критики будут отчасти объективны. Правда, в расчёт следует брать иные категории, иные авторские категорические императивы.
Пусть русская литература гордится архисложным творением, примитива, «святой» простоты у нас хватает. Позволим себе пиршественную роскошь – вкусить «царских яств» с трапезных стольниц античной сервировки. Есепкин совершил невозможное, как художник он недосягаем, как мученик, жертвоприноситель – абсолютно досягаем и доступен. Современные недержатели лживого, вялого, воистину тёмного слова уже заготовили и дюжины кривых ножей, и камни. Отдельный предмет для раздражения, побивания гения мраморными каменьями – общая мистико-религиозная заданность «Космополиса архаики». Догмат об отсутствии в русской литературе линейного классического и неоклассического мистицизма, о бесперспективности ухода в андеграундные подвалы разрушен. Есепкин стал родоначальником и могильщиком, завершителем академической школы русского рифмованного мистического письма. Тысячи зеркал «Космополиса архаики» перманентно отражают мёртвых панночек и сапфирных князей в перманентных же сиреневых, жёлтых, розовых шелках и закреплённом на дурной крови макияже.

Леда АСТАХОВА

Leda

Музейная энциклика

Совершая свое эпохальное путешествие из Содома в Коринф (как писал один из интернетовских авторов), сочинитель «Космополиса архаики» никак не дублировал Радищева и Пушкина.. Его, Есепкина, скитания и хождения куда мрачнее и безысходнее, ни о камер-юнкерстве, ни о пажеском розовом инфантилизме речи нет и быть не может. Картины, взору читателей открывающиеся, действительно страшны и потрясают воображение. «Над пропастью во ржи» переписали и создатель одного романа судится с эпигоном. В истории мировой литературы мало случаев молчания великих мастеров после определенного возвышения над толпой. Как правило, так называемые авторы одной книги («Клошмерль», те же «Кипарисовый ларец», «Божественная комедия» и т. д.) всё-таки грешили, пописывали хоть в стол, а хоть и для вящей услады читательской аудитории и успокоительства собственного эго.
Есепкин явил иной пример, создал готическую сагу «Космополис архаики» - все, дале – тишина. Зато смысловое, образное, метафорическое наполнение Книги века, ее лексическая невообразимость, художественное воплощение идеи доведены до совершенства. Уже сейчас требник разбирается на цитаты, а есепкинские псалмы соперничают с каноном Библии. Кто этот художник-созерцатель, каким чудом уберегся он от тех сил, о которых, в частности, слагал поэтический эпос? И теперь, после триумфа в Москве и Питере, сам автор остается загадкой. Номинальных писателей в России десятки тысяч, есть среди них прекрасные таланты, достойные имена, но с «Космополисом» сопоставить нечего. Если фрагменты о Рае и Чистилище у Есепкина при всем литературном величии полисов (строгого разграничения, как у Данте Алигьери, в «Космополисе архаики» нет, в полисах «Мелос», «Пурпур» и «Потир» более сюжетов и описания Рая, Чистилища-Чистеца, так у автора, в «Крови», «Царствиях» доминируют Ад, Аид, Тартар, Тартария сиречь Россия, а уж «Псалмы» вобрали немыслимую по концентрации сублимированную энергию Смерти, Небытия) возможно читать в общем без фундаментальной лексико-логической подготовленности, его описание «Картен» Ада неподготовленному читателю лучше отложить в сторону, хотя бы на время. Похоже, Есепкину удалось художественно детализировать самою сущность зарождения и распространения мирового Зла. Вот ведь еще вопрос: отчего народы, миссионерствующие герои и рыцари не спасались, не уворачивались от мечей и кубков с ядом Гекат и Цирцей, становились жертвами безотносительно истинности такого пути и такой плахи в конце дороги для каждого индивидуально? Есепкин поясняет: упасение невозможно, ибо инферна повсюду и, когда вы возжелаете спастись, мысль (т. к. материальна) мгновенно будет прочитана палачествующей армадой, грянет превентивное возмездие. Как Блок не прикрывал себя «Розой и Крестом», прочими художествами, его настигли и казнили, да столь жестоко – во гробе был безобразен. Ему и многим, многим просто не хватило воздуха жизни, прочности бытийной.
Есепкин смог довести тяжелейший литературный слог до эфемерной воздушности, тем покорил высоты, коими грезили предшественники. Начиная от Боратынского, к нему стремились приблизиться самые выдающиеся составители текстов, а не сумели, последним упал Бродский. Русский глагол занемог антикой и погиб. Именно поэтому художнический подвиг Есепкина обретает всемирную значимость, впервые в отечественной литературе, словно в зеркале, отобразилась мировая художественность и себя узнала. За подобную идентификационную героику, разумеется, восследует платить. Автор «Космополиса архаики» заплатил: вместо тронного золота он узрел кровавые вретища и вынужден был ко скитаниям, и был забвен Отчизной. Сквозные надрывные сюжеты мировой литературы выстроились в Саге стройною чередою и, персонифицируясь в Слове, к читателю буквально вопиют, причем (генезис материального) женскими слезными голосами, Федра и Корнелия, Медея и прелестная Мод, чистая Райанон и Патриция – все они ведомы в олимпии Аонидой.

Александр ПЛИТЧЕНКО

Лешечка

Маленькое чудовище.

Leda

ПЛАТИНОВОЕ ЗЕРКАЛО

* Пока Андрон Кончаловский сочинял статью «Страх – основа свободы», а Никита Михалков на своем юбилейном вечере в гордом интеллектуальном одиночестве исполнял маргинальный шлягер из репертуара «Любэ» читательская интернет-аудитория «Космополиса архаики» увеличивалась безотносительно доминирования российского масскульта. Культовая неоантичная трагедия покоряет зияющие постсоветские литературные высоты с головокружительной быстротой.

Если снег на вершине, он может превратиться в лавину (тогда Кармадон какой-нибудь пиит легко зарифмует с Армагеддоном). Литературный Эверест – «Космополис архаики» -- заснежен, лёд читательских сердец давно растоплен, ан снег по-прежнему плотно закрывает Джамалунгму, туда практически невозможно добраться, а напудренные издатели не устают смотреться в текущий глянец. Ну и Нарциссы! Хотя, разумеется, брутальное величие не всякому по бедной несоразмерной душе. Что в глянцевых зеркалах за отражения мелькают, с кем современные недоросли двоятся рядышком, не с эриниями ль? Впрочем, для мелкого имеются лужи, звать сюда Алекто не стоит, Блез Паскаль сие живописал. Есепкин, создавший новую литературную Вселенную, вряд ли пожелал бы видеть ещё иные картины, помимо бессмертных сумрачных мегахолстов. Его ждут другие зеркала, благо Замок «Архаики» более реален и велик, нежели бесчисленные альтернативные ландшафтные миражи и урбанистические химеры. Архаистика Есепкина действительно навсегда, кто книгу прочёл, начал читать и даже почитывать бегло, её не обменяет в Интернет-библиотеке, золотом не разбрасываются. Наши невежды, в издательских домах прозябающие, тщетно тризнят великосветскостью, манерничают, а то кривляются перед иерархическими зеркальницами.
«Чума на домы их», -- изрёк один из спутников автора «Космополиса архаики», путешествующего по адским областям. Есепкин подметил, между прочим, нечисти, процветающей на Земле, совсем необязательно не отражаться, зеркала вполне её и отразят, это будет мираж, но вокруг всё обман, «чего гнилой уж кровушкой плескать?» Маскирующийся присно различим, заметен, хотя сам того не ощущает, вспомним о платье голого короля. Гениальный писатель не мог сего, да и всего вообще не предусмотреть, пророк предвидит. «Псалмы» в полном объёме из пророчеств, частию более конкретных, чем центурии. Нострадамус шифровал, Есепкин взлетел над фактурикой и простейшим языком объяснил десятки, быть может, сотни загадок, мучивших человеческое общество веками, его гипотезы фантасмагоричны и верны одновременно. Феномен «Космополиса архаики» в сочетании сенсационного логоса и надмирного слога. Доесепкинская поэзия страдала немощью структурной, многие гении не удосуживались изложить мысль, пусть банальную, в каноне, здесь все – примеры блуждающего косноязычия («а ты красуйся, ты гори…», культовый Анненский несовершенен до слёз, Пушкин, помаячивший в тумане легкодумия, совратил буквально каждого грядущего рифмотерпца, начиная от инфантильного Лермонтова, мнимой воздушностью, ложной каноникой, распространившейся из Франции, и т. д.). «Космополис архаики» впервые дал России поэтический художественный эталон. Книгу возможно рассматривать, изучать под микроскопом: количество изъянов на уровне компьютерной погрешности. Удалите перманент с Мраморной Маски Шекспира, увидите Есепкина, придайте Бродскому тяжести, брутала Александра Исаевича (лакировщика по Шаламову), узрите Есепкина, вызывайте ломкие тени Мильтона, Элиота, Алигьери, величайших певцов «потустороннего», вновь фигура Есепкина отразится в вечном. Зеркало всегда одно, вечно в нём (pro memory) великие и пребывают.

Марта ЭППЛЕ

Leda

Реинкарнация образа, или Хазарский словарь для сарматов

Если нужно объяснять, не нужно объяснять. Есть такой трюизм в лексических запасниках великого и могучего. Объяснение бесполезно, слушающий не поймет, а поняв, не воспримет, в итоге некий условный ритор-филантроп явно потеряет. Представьте иное: объяснять возьмется гений - толпе. Распнут, как Иисуса, да еще сатанинские суры «вкрутят» под оправдательную базу. Сложно сегодня интеллектуалам в мире торжества серости и духовного убожества. Вообще человеки не любят миссионеров (любых). И никогда не любили.
Тем более парадоксальной выглядит ситуация вокруг «Космополиса архаики», опубликованного в Интернете и мгновенно шагнувшего в реальный мир. Триумфаторское шествие книги будто по мановению волшебной полочки-тирса покорившей новый Вавилон, первопрестольную столицу, и родную северную Венецию, представляется феноменальным событием в российском культурозависимом социуме. Читатель (и это парадокс нашего времени) опередил литературоведов и собственно литераторов. Быть может, чудесным образом материализовалась мандельштамовская теза: « И меня только равный убьет». Ясно, равного автору «Космополиса архаики» у нас нет, его готическое письмо столь же совершенно, сколь и мистически адаптировано, встроено в художественную систему координат, неведомых досель. В самом деле, неплохо было бы, если б Россия уберегла одного из своих гениальных сыновей, либо попыталась это совершить. Подобное действие может стать охранительным для вымороченной эпохой бытового лавочного мракобесия народной ментальности. Вот пусть сохранившийся духовный потенциал и преумножается, гений всегда готов помочь самоидентифицироваться массе. Однако история учит неверию и уроки ее страшны. За редким исключением духовники поколений истреблялись, раззолачивали и обагряли их палый цвет.
Меж тем обе столицы рукоплещут, количество читателей великолепного фолианта-раритета растет, счет уже идет на многие десятки тысяч. Еще парадокс: книга ведь опубликована в принципе на периферии сети, попробуй отыщи. Находят, и зовут следующих. Ничего похожего у нас не бывало, так за Христом шли ученики, ставшие апостолами. Но готовы ли вкусившие хлеба и вина духовных к священным жертвованиям. Вряд ли. Великое художническое подвижничество автора «Космополиса архаики» никак не оценено Отечеством. Литературные пигмеи продолжают судорожно делить премиальные, молчать и не помнить никакого родства. Улыбнется товарищ Варравы с креста, тут же ворон в око и вонзит клюв. Захотелось в Царствие Божие! А воробышек славянский на гвоздик укажет, вбивайте в Царя Иудейского, зачем гвозди-то прятать и молотки в стране молотобойцев. Их ли традиционалистской пафосностью возвышаются и тешатся современные кормители муз и кормчие утлых квазилитературных суденышек. Почто и ссориться с царями, Александр Сергеевич! Теперь тьмы сокроют всякое предательство, а об одном голгофском тенедарце кто вспомнит. Тщетны ваши упования, предержащие камни для побития и хулы. Молчащие красные волки, блеющие молочные ягнята-несмышленыши делаются историческими клеветниками России, сам великий народ весь не умрет, как духоводитель-мессия. «Космополис архаики», без сомнения, есть литературно-художественная жемчужина, вселенского свечения жемчужная корона. Яко солнце, выходит она из полного затмения, свидетельством этому библейские страсти по Слову, явленному в античной величественности. Ибо вечно, вечно искусство.

Карина ТРУБЕЦКАЯ-ТУРБИНА

Leda

АНТИКВАРНЫЕ ПИРОВЫЕ ВИФАНИИ

Жизнь человека столь сиюминутна и случайна, что впору следовать совету старика Хэма, чуть подождать – пока не сломают и не убьют. Ищущие комичное с комиксами останутся, уж лучше не шутить, когда всё-таки выпадает роковой жребий. Бытие трагично, жизнь есть сон, вопрос, какой сон иль это вовсе сновидения без сна (по Анненскому). Если золотые сны навевают лишь избранные Аполлоном, сегодня можно расслабиться и уснуть под райские рулады либо адские соловьиные трели, такую возможность даёт «Космополис архаики». Книга-сенсация насквозь трагична, причём трагичность её естественная, автор, скорее, пытается развеять грозовую тяжесть сна, однако ему не удаётся изъять из ауры произведения тёмные миазмы, ощутимые только пред бедой, катастрофой. Миазмы висят в пространстве космополиса, более всего сгущаютяс в «Царствиях» и «Псалмах». Прав Есепкин, автору-духоводителю нельзя заигрывать с чем бы то ни было, с Фортуной, Смертью, бесами, игра, в частности, игра воображения того не стоит. О. Генри написал «Пурпурное платье», зачем? Шутки ради, а торжественный цвет принижен. Комичное всегда влекло низшие звенья писательских каст, редко в низкий жанр «опускались» великие мастера, Аристофан, Апулей с Рабле пусть особенно не волнуются, их улыбки вечность стирать не будет, улыбайтесь г-да.
«Космополис архаики» отправил в цоколь Дворца Искусств любые комиксы, вот уж где пурпур торжественен, он торжествует по праву и по определению в чреде иных вечных скорбных цветов – золотого, чёрного, серебряного с чернью и т. д. Язык «Космополиса архаики» также вечности соответствует, Есепкин напоминает: погибая, спасаемся. Церковь вряд ли простит ему определённую ревизию христианства, но есепкинские псалмы по этой причине никак не лишатся невообразимой, быть может, действительно мистической силы. Художественный мир, созданный великолепным мистиком, лишь внешне ужасен, мрачен, эстетический декор книги содержит столь много света, цвета весны, белизны сверкающей, Божиего сияния, что мистические кошмары по прочтении отступают на третий план, оставляя розовый флеор и арому весеннего благоцветения. Эстетика – Б-г, возможно, таким образом художник формулирует для себя сверхзадачу, облачая в обрядовые васильки гостей и скитальцев. К нему движутся гигантские толпы, движутся ибо остановка равносильна исчезновению, в толпе легко узнаются обитатели девятого дантовского круга ада, предатели идут сонмами и они прощаются создателем Вселенной и жертвой прекрасных юношей-иуд, кровавых мальчиков тризнящих в снах. Пир для всех, все будут одарены ожерельями и кольцами вечной червной готической антики. Они сотворены из эфира Духовного и пылающего Слова.

Денис ПЛАТОНОВ

Leda

Музыка в мраморе

«Слова, слова, слова». Прав ли Гамлет, быть может, лукавил? Действительно, тайный смысл и значение слова неясны даже великим. Слово спасает, от слов погибают. «Кивот» Бродского равенствует божнице, хотя и орфографически неверен. Наказать презреньем безмолвствия столь же убийственно, сколь неотвратимо. Если взглянуть на «Космополис архаики» под этим углом зрения, более понятной будет знаковая символика мрачного и холодного словаря этой феноменальной книги. Похоже автор в основном безмолвствует, цезуры в тексте значимее самих слов. Хотя космополисный словарь существенным образом обогащает современную русскую лексику. «Баловство эта речь, от которой мы смертны». Из «Архаики». Явно видна скорбная улыбка писателя, но символизирует она не скорбное бесчувствие, как у Сокурова, скорее наоборот, скрывает раны, с жизнью несовместные, которые при очередном воздействии среды приведут к летальному исходу. Вообще «Космополис архаики» возможно охарактеризовать как необратимый исход, вечное бегство: из мира ирреального в действительность и обратно, суть в том, что нигде нет места, свободного от мрака и тени гологофской. Встань и иди, и тебя предадут, все и везде, ибо кто не предаст, сам погибнет. Мрачная обусловленность, но уж по крайней мере нет в ней лжи. Парадоксальность книги в её сквозном катарсизме, слово лечит «от обратного». То есть ужасающие адские картины, воспринимаемые со стороны, дают читателю очищение, надежду. Поэтому: не остави надежду всяк сюда входящий. Сложновато экстраполировать, к примеру, юнговскую психологическую типажность на литературное пространство, но экстраполируя, можно получить некий (а-ля Фрейд) портрет автора «Космополиса», частично приближенной к реальности. Это молчащий Златоуст. Мы не знаем, что он хотел сказать в действительности. Безмолвствующий словно предупреждает: живым нельзя находиться рядом с оборотнями долго, живые пострадают. Хемингуэй, поставивший на себе огненный крест-отточие, сказал нечто вроде - сиди и жди, и тебя убьют. Автор «Космополиса» оставляет смиренно сидящим пусть и иллюзорную надежду. Сидите, речет он заложникам времен с ледяными сердцами, и спасетесь моим словом. Мистерия космополиса весьма музыкальна, точнее - вся музыка. Отсюда архаические триптихи, этюды, опусы, фрагменты и т. д. Рихард Вагнер опоздал, кто-нибудь успеет со своими нибелунгами. Пока же «Космополис архаики» виртуально украшает бесконечный ряд арт-музейных экспонатов, где-то поблизости с золотообрезным его фолиантом сверкают под сенью случайного крова «Сумерки», «Бегущая с волками», «Город», звучит «Голубой октябрь», либо Шуберта в саду играют, а в венецианское окно кафкианского замка смотрит вечность. Осень forever в ледяных сердцах, а поэт её типажирует, создавая терпкую пьянящую ауру веселья пред Адом. Мировая скорбность и надмирная мистика просто художественный инструментарий, нисходишь в ад - веселись. По описал один из таких уголков в «Бочонке амонтильядо», автор «Космополиса» добавляет вину действительно адской крепости, рекомендуя нам к питию ещё и пьянящее наркотическое чтение на весёлом вневременном пире Чумы.

Владимир МАКСУДОВ

Leda

Бриллиантовые дороги

* В своё время несовершенное отроческое (царскосельское) письмо гениального Пушкина, его самого, как и плеяду современных ему поэтов, спасли среда, образованная элита, дворянский класс. У поэта и его друзей был читатель, в итоге сформировался стереотип Золотого века. Быть может, сегодня ситуационная парадоксальность вокруг неизданного гениального «Космополиса архаики» объясняется фатальным отсутствием элитарной среды. Едва ли не ежедневно элита демонстрирует интеллектуальную немощность, ущербную просвещённость, по сути кастовая верхушка соединяется с маргинальным основанием.

Победитель не получает ничего, потому что поражение и победа – одно. На звук благой одно эхо, искажённое благозвучание. Есепкин победил Слово, кое было вначале, его отринули. Истинно, «Космополис архаики» не следовало записывать мраморными чернилами, существовал бы миф, апокриф – и ладно. Путраментный текст, озвученный проповедником и сказителем, повлёк симметричную реакцию «парчовой тьмы». Асимметричный ответ дан, потешную трутную печать на уста невольника чести наклеили холодной жабьей кровью ( привет Франции). России Шекспиры не нужны, любого мать-и-мачеха обратит в Лиры, пусть уж с дщерями разбираются. Зрелище царей во вретищах тяжело, не легче осознание отринутого величия. Кто сейчас остался у России, где духовидцы, нравственные столпы – назовите. Явки, имена, пароли – ничего нет, писатели жалки, элита продаётся, причём по бросовой цене, всяк собою озабочен. «Космополис архаики», явив царственное величие истинного Слова, не мог «соцвесть по-иному», изначально был обречён. Естественно, временная забвенность мнимая, великое не исчезает, эпохальной коррозии не подвергается. И всё-таки печальна участь пророка. Художественный наив Солженицына компенсировался духовным восстенанием, Есепкин соединил художественность и мученичество, результат сломил хрупкую ментальность современного «праобщества». Поражение «Архаики» программно, сказочная Ассирия и Ханаан спят, многие земли почили, ушёл Гинзбург, молчит Перельман, они б объяснили. Впрочем, уж лучше никого ни о чём не спрашивать, вдруг и этот Брут предаст, кому тогда руку подать. У Есепкина не было иного пути, апостолы явно опоздали, их отвлекли, но успей они, новые виселицы с крестами замаячили бы в исторической смуге. К чему? Мало крови России, да нет же. И хорошо, что он ответил за всех («мёртвый друг, я отвечу за всех неживых безвенечной своей головой»), созерцание убиения и отречения, предательской икоты вновь тяжко. Итак довольно тех, у кого на губах ложь проступила чёрной оспой. И сие Есепкин напророчил.
Отчего погибли первоапостолы, отчего вообще гибнут свидетели великой всеявленности? Их уничтожают ибо видели, зрели. Здесь нет защиты. Даруя вневременное времени, Есепкин знал о следствии. У мессии отсутствует выбор. К последнему посвящённому тянутся тысячи и тысячи, царедворцы молчат, картинное пилатовское умывание рук стало русской национальной привычкой. Наив Есепкина во плоти созвучен солженицынскому, он с равнодушием Печорина отдал текст условным авторитетам, те рухнули, Струве и Пастернак ( из «Времени»), иже с ними теперь не оправдаются в вечности; стойте, какая вечность, путь в нея для честных страстотерпцев, мученическим скитаниям подвергшихся. Легко заступиться в мёртвую воду, выйти невозможно, броды в огне. Есепкин обратил вечную музыку в речь и сумел как-то всё это организовать, отсюда универсализм письма, надэтничность. Торжеству клише, микротемам противопоставлена всемирная иконографика. «Космополис архаики» -- музыка живописи или художественная музыкальность, литературное его экспонирование лишь трюк мессира, но сеанс пурпурной магии не завершается разоблачением, произведение – данность, лакримозные слоги-ноты звучат, эха не будет. Есепкин посвящён в таинство перевоплощения и тайну воплощения, за Слово кровию заплачено, можно привнесть пурпур к яствам на стольницах. «Где стол был яств…» -- кто воспомнит? «Космополис архаики» неуязвим, ядъ бессилен, автор всё принял на себя, если отвечать необходимо, несите свою отраву, к тому позванные. Недаром столь много в книге тартарских страниц, однако и их потомкам начертано цитировать, а современникам – отстранять. Моцарт реквием не завершил, Брамс успел, сакральные вопросы: что после реквиема, в состоянии ли творец молчать? Примеров несть, Гёте вознамерился и разразился «Фаустом», правда, реквиема до трагедии не было. Есепкин порвал временную реквиемную нить, за Аид сочащуюся, записал гигантский всеобъемлющий реквием и обратил взор в вечность. Ему удалось завершить аллегорическое сочинение, алмазной донне Глории усладить нежный слух. То, что над самим певцом «кровавые плачут химеры», не должно умножать печали, ко веселию, благости зовущий всегда отвечает за прочих ловцов и косарей, вкусителей псаломного мелоса.

Руслан АВТАРХАНОВ

Администратор запретил отвечать гостям на сообщения! Для регистрации пройдите по ссылке: зарегистрироваться